Глава XXXI

Королевская площадь

В молчании все четверо направились на середину площади. В это время луна вышла из-за туч, и так как на открытом месте их легко было заметить, они решили свернуть под липы, где тень была гуще.

Кое-где там стояли скамейки. Они остановились около одной из них. По знаку Атоса д’Артаньян и Портос сели. Атос и Арамис продолжали стоять.

Наступило молчание; каждый испытывал замешательство перед неизбежным объяснением.

– Господа, – заговорил Атос, – наше присутствие на этом свидании доказывает силу нашей прежней дружбы. Ни один не уклонился, значит, ни одному из нас не в чем упрекнуть себя.

– Послушайте, граф, – ответил д’Артаньян, – вместо того чтобы говорить комплименты, которых, быть может, не заслуживаем ни мы, ни вы, лучше объяснимся чистосердечно.

– Я ничего так не желаю, – ответил Атос. – Я говорю искренне, скажите же откровенно и вы: можете ли вы в чем-нибудь упрекнуть меня или аббата д’Эрбле?

– Да, – сказал д’Артаньян. – Когда я имел честь видеться с вами в вашем замке Бражелон, я сделал вам предложение, которое было хорошо вами понято. Но вместо того чтобы ответить мне, как другу, вы провели меня, как ребенка, и этой восхваляемой вами дружбе был нанесен удар не вчера, когда скрестились наши шпаги, а раньше, когда вы притворялись у себя в замке.

– Д’Артаньян, – с кротким упреком проговорил Атос.

– Вы просили меня быть откровенным, – продолжал д’Артаньян, – извольте. Вы спрашиваете меня, что я думаю, и я вам это говорю. А теперь я обращаюсь к вам, господин аббат д’Эрбле. Я говорил с вами, как говорил с графом, и вы так же, как он, обманули меня.

– Поистине, вы странный человек, – сказал Арамис. – Вы явились ко мне с предложениями, но разве вы их мне сделали? Нет, вы старались выведать мои мысли – и только. Что я вам тогда сказал? Что Мазарини – ничтожество и что я не буду ему служить. Вот и все. Разве я вам сказал, что не буду служить никому другому? Напротив, я, как мне кажется, дал вам понять, что я на стороне принцев. Насколько мне помнится, мы с вами даже превесело шутили над возможностью такого вполне вероятного случая, что кардинал поручит вам арестовать меня. Принадлежите вы к какой-нибудь партии? Бесспорно, да. Почему же и нам тоже нельзя примкнуть к другой партии? У вас была своя тайна, у нас – своя. Мы не поделились ими; тем лучше, это доказывает, что мы умеем хранить тайны.

– Я ни в чем не упрекаю вас, – сказал д’Артаньян, – и если коснулся вашего образа действий, то только потому, что граф де Ла Фер заговорил о дружбе.

– А что вы находите предосудительного в моих действиях? – надменно спросил Арамис.

Кровь сразу бросилась в голову д’Артаньяну. Он встал и ответил:

– Я нахожу, что они вполне достойны питомца иезуитов.

Видя, что д’Артаньян поднялся, Портос встал также. Все четверо стояли друг против друга с угрожающим видом.

При ответе д’Артаньяна Арамис сделал движение, словно хотел схватиться за шпагу.

Атос остановил его.

– Д’Артаньян, – сказал он, – вы пришли сюда сегодня, еще не остыв после нашего вчерашнего приключения. Я надеялся, д’Артаньян, что в вашем сердце найдется достаточно величия духа и двадцатилетняя дружба устоит перед минутной обидой самолюбия. О, скажите мне, что это так! Можете ли вы упрекнуть меня в чем-нибудь? Если я виноват, я готов признать свою вину.

Глубокий, мягкий голос Атоса сохранил свое прежнее действие на д’Артаньяна, тогда как голос Арамиса, становившийся в минуты дурного настроения резким и крикливым, только раздражал его. В ответ он сказал Атосу:

– Я думаю, граф, что еще в замке Бражелон вам следовало открыться мне и что аббат, – указал он на Арамиса, – должен был сделать это в своем монастыре; тогда я не бросился бы в предприятие, в котором вы должны были стать мне поперек дороги. Но из-за моей сдержанности не следует считать меня глупцом. Если бы я захотел выяснить, какая разница между людьми, которые к аббату д’Эрбле приходят по веревочной лестнице, и теми, которые являются к нему по деревянной, я бы заставил его говорить.

  113