146 
– Что же, ваше величество, в этом случае, – я понимаю, что слишком смело с моей стороны давать советы вашему величеству, – но, по-моему, король не должен покидать своего государства. Отсутствующих королей скоро забывают. Если он удалится во Францию, его дело пропало.
– Но, – сказала королева, – если таково ваше мнение и вы действительно принимаете участие в моем муже, окажите ему хоть какую-нибудь помощь: я продала все до последнего брильянта. У меня нет больше ничего, вы это знаете лучше, чем кто бы то ни было, сударь. Если бы у меня оставалась хоть какая-нибудь драгоценность, то я бы купила на нее дров и мы с дочерью не страдали бы от холода зимой.
– Ах, государыня, – воскликнул Мазарини, – вы, ваше величество, не знаете, чего требуете от меня! Король, прибегающий к иноземным войскам, чтобы вернуть себе трон, тем самым признается, что он не ищет больше поддержки в любви своих подданных.
– Перейдемте к делу, господин кардинал! – воскликнула королева, которой надоело следить за этим изворотливым умом в лабиринте слов, в котором он и сам запутался. – Ответьте мне, да или нет: пошлете ли вы помощь королю, если он останется в Англии? Окажете лы вы ему гостеприимство, если он явится во Францию?
– Ваше величество, – отвечал кардинал с деланной искренностью, – я надеюсь доказать вам, насколько я вам предан и как сильно я желаю помочь вам в деле, которое вы принимаете так близко к сердцу. После этого, я думаю, ваше величество, вы перестанете сомневаться в моем усердии служить вам.
Королева кусала губы, с трудом сдерживая нетерпение.
– Итак, – сказала она наконец, – что же вы намерены делать? Говорите же!
– Я тотчас же пойду посоветоваться с королевой, затем мы немедленно внесем этот вопрос на обсуждение парламента.
– С которым вы во вражде, не так ли? Вы поручите Бруселю сделать доклад по этому вопросу? Довольно, господин кардинал, довольно. Я понимаю вас. Впрочем, я не права. Идите в парламент; ведь от этого парламента, враждебного королям, дочь великого Генриха Четвертого, которого вы так почитаете, получила единственную помощь, благодаря которой она не умерла от голода и холода в эту зиму.
С этими словами королева встала, величественная в своем негодовании.
Кардинал с мольбой протянул к ней руки:
– Ах, ваше величество, ваше величество, как плохо вы меня знаете!
Но королева Генриетта, даже не обернувшись в сторону того, кто проливал эти лицемерные слезы, вышла из кабинета, сама открыла дверь и, пройдя мимо многочисленной охраны его преосвященства, толпы придворных, спешивших к нему на поклон, и всей роскоши враждебного двора, подошла к одиноко стоявшему лорду Винтеру и взяла его под руку. Несчастная королева, уже почти развенчанная, перед которой всё еще склонялись из этикета, могла опереться только на одну эту руку.
– Ну что ж, – сказал Мазарини, оставшись один, – это мне стоило большого труда, да и не легкую пришлось играть роль. Но я все-таки не сказал ничего ни одному, ни другой. Однако этот Кромвель – жестокий гонитель королей; сочувствую его министрам, если только он когда-нибудь заведет их! Бернуин!
Бернуин вошел.
– Пусть посмотрят, во дворце ли еще тот стриженый молодой человек в черном камзоле, которого вы недавно вводили ко мне.
Бернуин вышел. Во время его отсутствия кардинал занялся своим кольцом; он снова повернул его камнем вверх, протер алмаз, полюбовался его игрой, и так как оставшаяся на реснице слеза застилала ему зрение, он качнул головой, чтобы стряхнуть ее.
Бернуин возвратился вместе с Коменжем, который был в карауле.
– Монсеньор, – сказал Коменж, – когда я провожал молодого человека, о котором спрашивает ваше преосвященство, он подошел к стеклянной двери галереи и с удивлением посмотрел через нее на что-то, должно быть, на картину Рафаэля, которая висит против дверей, задумался и затем спустился по лестнице. Если не ошибаюсь, он сел на серую лошадь и выехал из ворот дворца. Но разве монсеньор не идет к королеве?
– Для чего?
– Господин де Гито, мой дядя, только что сказал мне, что у ее величества есть известия из армии.
– Хорошо, я поспешу к королеве.
В эту минуту явился Вилькье, посланный королевой за кардиналом.
Коменж сказал правду. Мордаунт действительно поступил так, как он рассказывал. Проходя по галерее, параллельной большой стеклянной галерее, он увидел лорда Винтера, ожидавшего, чтобы королева Генриетта закончила свои переговоры.
146 
