28 
— Я сделаю все, что ты захочешь. Все, что тебе нравится, — правильно.
— Расскажи мне о себе, — попросил Филипп. — Сента, я ничего о тебе не знаю, кроме того, что ты актриса — извини, актер — и того, что ты двоюродная сестра Дарена, хотя мне с трудом в это верится.
Сента слегка улыбнулась, потом засмеялась. Она могла быть такой серьезной, что Филиппу стало бы не по себе, попытайся он подражать ей, и в то же время она могла смеяться так легко и весело, как никто другой. Он подумал, что Сента, возможно, не хочет, чтобы ее имя связывали с семьей Колье — веселой компанией круглолицых мужчин, помешанных на спорте, и собранием женщин, заядлых любительниц бинго.
— Моя мать была исландка, — начала она, — отец служил на флоте, а познакомились они, когда его корабль был в порту Рейкьявика.
— Сента, что значит «была»? Ведь твоя мать жива, — Сента уже рассказывала ему, что ее родители в разводе и каждый сейчас живет с новой семьей. — Ты говорила, что у твоей матери есть друг, которой тебе не очень нравится.
— Моя мать умерла, родив меня.
Филипп уставился на нее. Это казалось таким странным: он никогда не слышал, чтобы кто-то умер при родах, разве что читал об этом в старых книжках.
— Это произошло в Рейкьявике, я там родилась. Отец был тогда в море, — На лице Сенты появилось странное выражение, она выглядела немного раздраженной. — Да почему ты так на меня смотришь? О чем ты подумал? Если тебя волнует именно это, могу сказать, что они к тому времени поженились.
— Сента, я не хотел…
— Он привез меня обратно сюда и вскоре женился на Рите, женщине, которую я называю своей матерью. А мою настоящую мать звали Рейдан, Рейдан Кнудсдаттер. Это означает «дочь Канута». Правда, удивительно? Не «сын», а «дочь». Это древняя система фамилий, передающихся по материнской линии.
Тем же вечером Сента рассказала ему, что получила стипендию на обучение в школе актерского мастерства, которую закончила в числе десяти лучших студентов. На втором курсе она поехала на каникулы в Марокко, где сняла на два месяца номер в гостинице «Медина» в Марракеше. Белой женщине нелегко одной в такой стране, и она одевалась, как местные мусульманки: носила платок, так что видны были только глаза и лоб, и черное платье до пят. В другой раз Сента поехала с друзьями в Мехико, где застала землетрясение. Была она и в Индии. Филипп чувствовал, что ему нечего рассказать о себе после описаний этих диковинных путешествий. Смерть отца? Ответственность за мать? Тревога по поводу Черил? Никудышный ответ.
Но по возвращении в комнатку в подвале, за бутылкой вина, которую он купил, Филипп все-таки рассказал Сенте о матери, Джерарде Арнэме и Флоре. Он подробно описал случившееся после того, как он увидел из окна спальни миссис Райпл мраморную девушку. Сента смеялась, когда он рассказывал, как нес статую и его увидел кто-то из соседей, она даже спрашивала название улицы и интересовалась подробностями, но все же Филиппа не покидало ощущение, что Сента не слушает его рассказ так внимательно, как он слушал ее. Полулежащая на большой кровати, она, казалось, была занята изучением своего отражения в зеркале. Этот осколок исчезнувшей, изысканной когда-то гостиной, это зеркало с позолоченными херувимами, кое-где без ног или рук, и с гирляндами цветов без листьев рисовало Сенту в дымке, словно она плыла в мутной зеленоватой воде, а из-за трещин казалось, что ее мраморно-белое тело в пятнах.
Если Сента не могла сосредоточиться на его рассказе, подумал вскоре Филипп, то только потому, что испытывала к нему страстное влечение, такое же сильное, как и он к ней. Филипп не привык к этому, ведь в прошлом имел дело с девушками, которые, когда его желание было очевидно, то ссылались на усталость, то говорили, что им «не хочется», то у них были месячные, то их раздражали его слова. Их с Сентой сексуальные порывы, оказалось, одинаково спонтанны и синхронны. И (долгожданное утешение!) доставить удовольствие Сенте можно было так же быстро и легко, как и ему самому. Невероятно, но не требовалось никакого нескончаемого и терпеливого внимания. Потребности Филиппа были ее потребностями, и наоборот.
В последний вечер недели, в канун возвращения Фи и Дарена из свадебного путешествия, он начал по-настоящему узнавать ее. Это стало настоящим открытием, которому Филипп невероятно радовался.
Они занимались любовью, а потом откатились на разные стороны кровати и лежали усталые, но счастливые. Удовольствию Филиппа мешало лишь легкое беспокойство, поселившиеся теперь в его мозгу: как бы уговорить ее сменить постельное белье? Как бы это сделать так, чтобы не обидеть ее и не показаться недовольным? Конечно, это пустяк, но все же запах простыней удручал его.
28 
