57 
Потом показали двери с нарисованными четверками, последовали подробные пояснения, опрос жителей домов, показали площадь Эдгар-Кине. После чего на экране собственной персоной возник окружной комиссар Брезийон, сидевший у себя в кабинете на набережной Орфевр, и со всей серьезностью сообщил, что люди, которым угрожает маньяк, находятся под строгой охраной полиции, что слух о чуме – выдумка человека, которого сейчас разыскивают, а черные пятна на теле убитых сделаны древесным углем. Вместо того чтобы на этом успокоиться, выпуск завершился документальным экскурсом в историю чумы во Франции с кучей картинок и зловещими комментариями.
Адамберг удрученно сел за столик и, не глядя в тарелку, принялся за гигантскую картошку.
В «Викинге» прибавили звук телевизора, а Бертен задержал горячее и не ударил в гонг. Жосс был в центре общего внимания и, как мог, отбивался от сыпавшихся на него вопросов. Ему на выручку пришел Декамбре, хранивший удивительное хладнокровие, и Дамас, который хоть и не знал, на что мог сгодиться, но все же чувствовал, что страсти накаляются, и не покидал Жосса ни на минуту. Мари-Бель расплакалась, чем не на шутку перепугала Дамаса.
– У нас чума? – воскликнула она, слушая новости, и ее возглас выразил общую тревогу, которую никто не решился столь же простодушно высказать вслух.
– Ты что, не слыхала? – прогремел голос Лизбеты. – Они умерли не от чумы, эти трое, их задушили. Не слышала разве? Слушать надо, Мари-Бель!
– Откуда мы знаем, может, полиция нам лапшу на уши вешает? – высказался мужчина из бара. – Думаешь, Лизбета, если начнется чума, они так нам любезно все и сообщат? Держи карман шире! Много они тебе рассказали про коров да про кукурузу?
– А пока суть да дело, мы жрем ихнюю кукурузу как миленькие, – отозвался другой.
– Я лично ее уже не ем, – заявила какая-то женщина.
– Да ты никогда ее и не ела, – возразил ее муж, – ты ее не любишь.
– А все их идиотские эксперименты, – снова раздался голос из бара, – небось опять дурака сваляли да выпустили болезнь на свободу. А зеленые водоросли? Знаешь, откуда они взялись?
– Ага, – ответил кто-то. – А теперь не знают, как от них избавиться. Как с кукурузой и коровами.
– Нет, ты представляешь, уже трое умерли! И как они собираются это остановить? Наверняка сами не знают, я тебе точно говорю.
– Да уж, – отозвался парень из глубины бара.
– Господи ты боже мой! – стараясь всех перекричать, крикнула Лизбета. – Этих мужиков задушили!
– Потому что на их дверях не было четверок, – продолжал один из собеседников, задрав указательный палец. – Они не были защищены. По телику же объяснили, не слышали, что ли? Нам что, приснилось, что ли?
– Так если все правда, значит, никто ничего не выпускал, это тот тип ее насылает.
– Говорю вам, они упустили бациллу, – уверенно заявил мужчина, – а тот тип старается защитить людей и предупредить их. Он делает что может.
– А почему же он тогда некоторых пропускает? И почему раскрасил так мало домов?
– Слушай, он же тебе не Господь Бог. У него что, десять рук? Сам иди и рисуй свои четверки, если в штаны наложил.
– Господи ты боже мой! – снова возопила Лизбета.
– А что случилось? – робко осведомился Дамас, но никто не обратил на него внимания.
– Довольно, Лизбета, – сказал Декамбре и взял ее за руку. – Они совсем с ума посходили. Будем надеяться, что за ночь они успокоятся. Пора подавать ужин, зови жильцов.
Пока Лизбета собирала свое стадо, Декамбре удалился из бара, чтобы позвонить Адамбергу.
– Комиссар, у нас такие страсти разгорелись, – сказал он. – Люди голову теряют.
– Здесь тоже, – ответил Адамберг из ирландского бара. – Кто сеет сплетни, пожнет панику.
– Что вы собираетесь делать?
– Неустанно твердить, что трое человек были убиты. Что у вас там говорят?
– Лизбета всякого повидала, ее ничем не проймешь. Ле Герну почти наплевать, он старается оградить свое ремесло, эта не та буря, чтобы его напугать. Бертен, похоже, взволнован, Дамас ничего не понимает, а у Мари-Бель истерика. Остальные болтают то, что обычно в таких случаях – от нас, мол, все скрывают, нам ничего не говорят и времена года перепутались. «Зима теплая, вместо того чтобы быть холодной; лето прохладное, вместо того чтобы быть жарким; то же самое с весной и осенью».
– Вам бы на сцене выступать, советник.
– Вам тоже, комиссар.
– Подмостки меня вряд ли прославят.
57 
