Последние отзывы

  193  

Мистер Кисс пинает его по ноге, и Ферлинг падает на мокрые камни и то ли на самом деле теряет сознание, то ли притворяется. В насквозь промокшем от пота и дождя светлом костюме, мистер Кисс стоит над ним, все еще не разжимая кулаков, фырча и задыхаясь, как вошедший в раж бульдог.

— Ублюдок! Свинья! — Может быть, впервые в своей жизни он испытывает нехватку слов. — Подлый, подлый негодяй!

Он плачет, и тут появляется Старушка Нонни в желтой велосипедной куртке, защищающей ее пышный наряд. Она дергает его за рукав.

— Мистер Кисс. Хватит с него. Больше не надо, мистер Кисс. Хватит. Оставьте его в покое, мистер Кисс, — говорит она так, словно обращается к Лулу.

Гром гремит все громче, а шум дождя доносится откуда-то издалека. Голос Старушки Нонни высокий и властный, как ветер.

Все еще тяжело дыша, Джозеф Кисс думает: а почему это у лондонских женщин голоса с возрастом становятся резче? Голос Нон, например, часто напоминает ему крик птицы. Он вспоминает, что она живет где-то наверху, на одной из тех улиц за Смитфилдом, что уцелели во время бомбежек и история которых уходит далеко во времена, предшествовавшие Большому пожару.

— Ну же! — говорит она более сурово. — Ну же, мистер Кисс! Вы ведь знаете, что с вами сделают, если обнаружат вас здесь!

Он решает, что, когда его в следующий раз выпустят из психушки, не важно, какой именно, он отправится в Голландию и навестит свою семью. Интересно посмотреть, как полицейский превратился в писателя.

Полагаю, она заслуживает этого успеха. Распластанный на земле Билли Ферлинг зашевелился. У него сломан зуб и губа распухла.

— Псих проклятый!

— Совершенно верно, — говорит Джозеф Кисс почти добродушно, хотя гнев его до конца не иссяк. — Я псих с Флит-стрит. Хочешь еще? — Он наблюдает, как Билли Ферлинг поднимается на ноги и быстро уходит в дождь, в темноту пустынных улиц.

— Пойдемте, мистер Кисс! — Старушка Нонни берет его за руку, которая теперь выглядит такой же исцарапанной, как рука Евы. — Не стоит терять свободу раньше, чем вы сами того захотите. Согласны?

— Этот мужлан — бессовестное животное! — Неожиданно его сотрясают ужасные рыдания.

— Да все они такие, милый. Пошли-ка. Я знаю одно местечко, где и в это время можно найти что выпить. — Старушка Нон обнимает его. — Мистер Кисс, дорогой вы мой.

Гроза еще не прошла. Кажется, что она вечно будет бушевать над Холборнским виадуком. Он глядит на изящные очертания моста, этого символа своих надежд. В желтом свете фонаря видно, как дождь льет ровно, горизонтальными струями. Ветра нет. Она разворачивает его, и он послушно следует за ней. Частые молнии освещают Сити, собор Святого Павла, Олд-Бейли и полдюжину церквей, а также развалины, оставшиеся со времен войны, до сих пор почему-то не восстановленные дома. Мистер Кисс продолжает плакать, сжимая в своей ладони крохотную ручку Нонни.

— Все это не должно вас так удивлять. — Старушка Нонни тащит его в темноте по заплесневевшим кирпичам и бетонным обломкам, по прибитой дождем сорной траве. — Наверняка вам доводилось видеть всяких подлецов больше чем нужно, мистер Кисс.

Запах дождя на руинах помогает ему собраться. На несколько секунд он останавливается, чтобы вдохнуть ночную прохладу и сориентироваться в пространстве. Он делает глубокий вдох.

— Думаю, так и есть, дорогая. Но они уязвляют мое чувство справедливости, понимаете? — Вопреки обыкновению он чувствует себя на этой территории, сотни раз обхоженной им вдоль и поперек во время войны, как в совершенно незнакомом месте.

— В этом старом городе удивительно мало справедливости, мистер Кисс. Кроме той, которую мы проявляем сами.

Ему кажется, что гром сотрясает половину всего Лондона, что дома кренятся и грозят упасть. Старушка Нонни хихикает:

— Вперед, дорогой. Почти пришли.

Она кивает на слабый свет газового фонаря, прикрытого так, чтобы привлекать как можно меньше внимания. И вновь Джозеф Кисс озадачен тем, что не помнит этого проулка, впрочем, напоминающего многие из тех, где он бывал до войны. В свете фонаря видно, что дождь, как река, падает с неба на покрашенную в стародавние времена вывеску, изображающую грубой формы голову с ухмыляющимся окровавленным ртом, выпуклыми глазами, короной из веток, торчащей из спутанных волос.

«Голова старого брана». Маммери писал об этом месте. Он рад тому, что мир вокруг по-прежнему реален.

— Это старейший лондонский паб.

  193