Особенно,... 
21 
— Ваша защитная реакция, Джозеф Кисс, на удивление основательна. Вы похожи на покрытого крепким панцирем жука. Я чувствую, что нахожусь рядом с представителем особого нового вида эволюции, гораздо более высокоорганизованного, чем мой собственный, но при этом обреченного на раннее вымирание.
Это позабавило мистера Кисса.
— Вы сильно преувеличиваете, старина!
Потом он посерьезнел.
— Я посоветовал бы вам быть более осторожным, разговаривая со мной, потому что для психически больного человека нет ничего более опасного, чем увлечься гиперболой. Если вы считаете себя моим другом, вам следует стараться, чтобы я твердо стоял на земле, а не витал в облаках.
После чего решительно изменил тему беседы и рассказал анекдот про слепого нищего, который принял осколок бомбы, угодивший ему в шляпу, за щедрое подаяние.
Через несколько дней мистера Кисса забрали в полицию и из участка переправили в психбольницу, которая находилась в Тутинге. Когда наконец его разрешили навестить, мистер Банаджи увидел перед собой разбитого, слабого, напичканного лекарствами человека. С губ у него текла слюна. По словам доктора, мистер Кисс напялил на себя театральный шотландский костюм, схватил палаш, объявил себя со сцены прямым потомком Бриана Бору, по линии Стюартов, и предложил публике последовать за ним на штурм Букингемского дворца. В первые месяцы войны королевская семья была непопулярна и потому слишком чувствительна к подобного рода демонстрациям. Господину Черчиллю еще только предстояло вернуть ей былое уважение в обществе. Видеть страдающего в больничной палате Кисса было невыносимо, и мистер Банаджи добился освобождения друга на условии, что тот продолжит прием барбитуратов. С тех пор Данди Банаджи дал себе клятву никогда более не провоцировать приступы саморазрушительной болезни друга.
Выйдя из больницы, Джозеф Кисс отправился к своему театральному агенту, собираясь поговорить о замене репертуара. Агент припомнил случавшиеся и в прошлом инциденты такого рода.
— Теперь вы обидели короля, черт бы его побрал. Думаете только о себе, а у меня из-за вас могут быть проблемы.
Джозеф Кисс нашел себе нового агента, который предложил отказаться от телепатических сеансов, делая упор на актерские способности, и дал ему возможность неплохо зарабатывать, снимаясь в эпизодических ролях в кино и на телевидении, а затем и в более выгодных рекламных роликах. Доходов теперь хватало на то, чтобы хранить верность вредным привычкам, поддерживавшим его рассудок в здравии. Поскольку его знание Лондона было исключительным («тот, кто ходит пешком, никогда не бывает так же несчастен, как тот, кто сидит дома, мой мальчик»), Данди с признательностью платил за привилегию сопровождать мистера Кисса на его прогулках и описывал их в газете. Их отношения стали более близкими и ровными, а кроме того, и взаимовыгодными, превратившись в подобие счастливого брака по расчету. Теперь периодические посещения мистером Киссом больницы всегда носили добровольный характер и надолго не затягивались.
Навещая Джозефа Кисса в новой палате, Данди Банаджи беспокоился о том, каково здесь пожилому человеку, но мистер Кисс чувствовал себя совершенно нормально и был полон спокойствия.
— Единственная неприятность — воровство. Я никогда не знаю точно, кто ворует — товарищ по несчастью или сиделка. Здесь это в порядке вещей, мой мальчик.
Он представил ему постоянного обитателя этой больницы, своего «душевного друга» мистера Лунатика, похожего на спаниеля.
Когда Данди Банаджи случайно узнал, что Лунатик умер, он разыскал мистера Кисса в пабе «Старый король Луд» на Лудгейт-Серкус, куда актер обычно ходил по пятницам ради валлийских гренок с сыром.
— Я подумываю над тем, чтобы сменить врача, — сказал ему мистер Кисс. — Лунатик был добрым духом больницы. Он был более нормальный, чем любой из нас. Намного здоровее тебя, Банаджи, здоровее меня. Несомненно, родственники поместили его сюда только из-за его прозвища. Но ведь если ты не похож на других, как же прикажешь тебя называть? Лунатиком. Так ведь? Не надо печалиться. Он был вполне счастлив. Все мы несвободны, Банаджи, раз уж тебе нравится, когда жалуются. — Он чуть не положил руку на плечо Банаджи, но вовремя взял бумажную салфетку и вытер пальцы. — Все в больнице любили его, даже санитары. А ты знаешь не хуже меня, какой характер надо иметь, чтобы заслужить доброе слово от этих грубиянов. Мне кажется, они потеряют в моем лице отличного пациента. Есть тут одно местечко в Роэмптоне. Я подумываю о нем. Или, может быть, уйти в монастырь, стать юродивым?
21 
