29 
— С ней что-то не так?
— Скажу одно: там, где я жил, было несладко, но в Катрале мне бы не хотелось даже родиться.
Любопытно. Судя по тому, как повел себя южанин, рассказ Натти был сильно приукрашен. Если такое вообще возможно.
— Почему?
Он промолчал, считая неторопливые шаги.
— Оттуда люди тоже бегут?
— Нет, — коротко ответил Сегор.
— Но если там так плохо, как ты говоришь…
— Там не плохо, эрте. Там… — Он куснул губу, подбирая слова. — Это земля строгих правил, эрте. Правил, за нарушение хоть одного из которых берется только одна плата. Жизнь. Но конечно, если их соблюдать, можно жить и в Катрале.
Заканчивая фразу, парень усмехнулся так зловеще, что я поневоле задумался, не смогу ли все-таки протянуть два месяца здесь, пусть и не отнимая от лица вонючей тряпки. Кстати о ней: пора сделать три вдоха, как советовала лекарица.
— Расскажи мне о тех краях. Все, что знаешь. И людях, которые там живут.
— Люди везде одинаковые. Хорошие, плохие, добрые, злые. Только в Катрале они еще и пугливые.
— Это как?
— А так. Прислушиваются к каждому твоему слову, как будто ты вдруг можешь сказать… что-то страшное, что ли. Ходят вечно в черном, закутанные с головы до ног. А по самой жаре сидят дома, потому что иначе можно свариться заживо, в их-то одежде! И все время молятся.
— Прямо на улице?
— Везде. Стиснут в пальцах ладанку и только губами шевелят.
— А о чем молятся?
— Я не слушал, — брезгливо ответил Сегор.
Закрытое общество, отделенное от прочих людей не как Блаженный Дол, расстоянием и горами, а прежде всего внутренними обычаями и правилами. Это плохо. В такую крысиную нору может проникнуть только тот, кто сам хвостат и волосат. Правда, хвост ведь растет не только у грызунов…
— Говоришь, оттуда не убегают?
— Может, кто и пробовал, только не добрался в другие края живым. Одному и не выбраться из Катралы. Через степь не пройти без снаряжения, а вдоль предгорий посты стражи вперемежку с…
— С кем?
— Со всякими лихими людьми. Я сам не видел, но рассказывали, что лучше попасться в руки законников: от них хоть можно откупиться. А горцам вместе с откупом и жизнь подавай.
— Убивают?
— Могут с собой забрать. Или жить у них как бессловесная скотина, или грабить путешественников, а все одно, что так, что эдак — неволя.
— Хуже катральской?
— А неволя бывает хорошей?
Вопрос, явно обращенный ко мне, прозвучал с горькой издевкой. И намеком на происходящее.
Эх, знал бы ты, парень, кто из нас двоих сейчас свободнее! Удивился бы сильно. Сильнее некуда. А вот в неведении есть своя прелесть. Например, можно считать себя невинной жертвой и копить праведный гнев, авось пригодится когда-нибудь.
— Спасибо за рассказ.
Он удивленно моргнул:
— Больше спрашивать не будете?
А стоит ли? Боюсь, больше мне узнавать заранее нельзя. В конце концов, я же не собираюсь притворяться кем-то из местных жителей?
— Не буду. Иди домой. Соечка, наверное, уже беспокоится.
Сегор кивнул, словно соглашаясь с моим предположением, и уже повернулся, чтобы отправиться обратно, но все же спросил:
— А к чему вам все это… про Катралу?
Можно было солгать и отговориться простым любопытством, но я не стал лукавить:
— Надо туда наведаться.
Парень посмотрел на меня, как на самоубийцу:
— Они не любят чужих. Боятся. Но пока боятся — не трогают.
С этим странным напутствием он оставил меня на дорожке одного, быстро скрывшись из виду за поворотом изгороди. Впрочем, времени поразмышлять над словами южанина у меня не нашлось: рядом со смотрительским домом уже стояла коляска, запряженная свежей лошадью, а на козлах нетерпеливо ерзал Натти.
— Ну где ты бродишь?
— А что, нужно торопиться? Разве не ты говорил, что теперь уже лишний час значения не имеет?
— Для преследования беглянки — да. А вот портальная команда ждать не любит.
— Ничего, подождет, — заявил я, вальяжно разваливаясь на сиденье.
Натти взглянул на меня полуподозрительно-полуоценивающе, но промолчал, хотя вроде должен был выругаться, и легонько хлестнул вожжами по лошадиному крупу. Коляска выехала со двора на твердую как камень земляную дорогу и неспешно покатилась к граничной заставе Блаженного Дола.
— Чего молчишь? — спросил я примерно после мили пути, когда лошадка припустила рысцой, повинуясь приказу возницы.
29 
