Последние отзывы

  16  

А задумывался ли ты, дорогой танкист, почему именно 15 – 20 лет все правители выдумывают? А это чтобы самому успеть пожить всласть, и чтобы в то же время надежда у народа не терялась. А еще, чтоб успели все эти обещания забыться. Кто ведь сейчас вспомнит, что там Ленин обещал. И 1980 год придет – ровным счетом никто не вспомнит, что время-то подошло. Пора бы и ответ держать! За такие вещи партию и судить бы пора!

– А сам-то ты коммунист?

– Не коммунист, а член партии. Пора разницу понимать!

Он замолчал, и мы больше не разговаривали с ним до самого вечера.

К вечеру мы-таки добрались до дна, вычерпали все. К самому концу работы на тропинке появилась тощая морщинистая женщина в роскошной шубе. Шла она в сопровождении ефрейтора. На этот раз лицо ефрейтора носило не барское, а холуйское выражение.

– Смотри, – предупредил артиллерист, – будет Салтычиха сутки давать – не рыпайся. Она женщина слабая – под трибунал живо упечет.

Ефрейтор окинул яму и сад одним взглядом и масляным голосом доложил:

– Все они сделали, я целый день… – маслил ефрейтор.

– Только всю дорожку загадили и снегом закидали, – вставил наш конвойный.

Ефрейтор исподтишка бросил на конвойного ненавидящий взгляд.

– Какую дорожку? – ласково поинтересовалась тощая особа.

– А вот пойдемте, пойдемте, я вам все покажу! – И он размашистым шагом двинулся по дорожке. Особа засеменила за ним.

Смеркалось. Начало подмораживать, и конвойный с трудом отбивал сапогом комья примерзшего снега.

– Вот тут, и снегом загребли, думали, я не замечу. А я все вижу.

– Кто? – вдруг визгливо закричала старуха.

– А вот эти двое, дружки… Притаились… Думают их не заметят… А мы все видим…

– По пять суток ареста каждому, – прошипела старуха… – А вы, Федор… А вы, Федор… – Лицо ее задышало бешенством. Не договорив, она запахнула шубу и быстро пошла к чудесному городку.

Лицо ефрейтора искривилось, он повернулся к нашему конвойному, который, видимо, не понял, что нечаянно насолил всемогущему Федору.

– Уводи свою сволочь! Я тебе, гад, припомню!

Конвойный недоуменно уставился на ефрейтора: я ж как лучше старался!

– Иди, иди, я с тобой посчитаюсь!

Мы нестройно застучали подковами мимо чудесного городка, который с наступлением темноты стал еще прелестнее.

Какие-то дети резвились в бассейне, отделенные от мороза зеленоватой прозрачной стенкой. Высокая женщина в строгом синем платье и белом переднике наблюдала за ними.

Нашего возвращения из коммунизма дожидался заместитель начальника Киевской гарнизонной гауптвахты, младший лейтенант Киричек, предупрежденный, видимо, о полученных ДП.

Младший лейтенант раскрыл толстую конторскую книгу.

– Так, значит, по пять суток каждому… Так и запишем. Пять… Суток… Ареста… От командующего округом… за… на… ру… ше… ни… е… воинской дисциплины.

– Ах, черт, – спохватился он. – Командующий-то в Москву улетел на съезд партии. Как же это я! – Он покрутил книгу, затем, вдруг сообразив, перед словом «командующий» пыхтя приписал «зам.». – Ну вот, все в порядке. А у тебя, Суворов, первые пять суток от зам. командующего и вторые пять суток тоже от зам. командующего. А третьи от кого будут? – И весело заржал собственной шутке.

– Выводной!

– Я, товарищ младший лейтенант!

– Этих вот двоих голубчиков в 26-ю. Пусть часок-другой посидят, чтоб знали наперед, что ДП – это не просто новый срок отсидеть – это кое-что посерьезнее!

26-я камера на Киевской губе именуется «Революционной», потому что из нее когда-то, еще до революции, сбежал знаменитый уголовник Григорий Котовский, который в этой камере дожидался суда за изнасилование. Позже, в 18-м году, Котовский со своей бандой примкнул к большевикам и за неоценимые услуги в уголовном плане по личному указанию Ленина был переименован в торжественной обстановке из уркаша в революционеры. С него-то и начались неудавшиеся ленинские эксперименты по приручению российского уголовного мира.

Опыт знаменитого революционера был всесторонне учтен, и после революции из камеры уж больше никто не убегал.

В камере ни нар, ни скамеек – только плевательница в углу. И стоит она там неспроста. До краев она наполнена хлоркой! Вроде как дезинфекция. Окно, через которое сбежал герой революции, давно замуровали, а камера настолько мала, а хлорки так много, что просидеть там пять минут кажется невозможным. Из глаз слезы катятся градом, перехватывает дыхание, слюна переполняет весь рот, грудь невыносимо колет.

  16