47 
– Странно, – сказал товарищ Сталин. – Такой человек и боится собак. Странно. А я, знаешь, никого не боюсь. Никого, кроме людей.
3
Трудная это штука – доводка. Вырубить скульптуру зубилом легко. Шлифовать трудно. Так и оружие любое, да и вообще любой механизм и машину легко сделать, трудно потом до кондиции довести.
Макар-спецкиномеханик дни и ночи на спецучастке. Идет доработка чудо-оружия с непонятным названием СА. Этим оружием доблестная советская разведка будет беспощадно разить теоретически недосягаемых врагов.
А пока испытания. Пока – доводка. Конструкторы оружия суетятся и конструкторы боеприпасов, и оптику разную опробовать надо. Лучшую выбрать. Потом прицелы разметить требуется – вот где морока! Установлено, что стрелять придется только со станка, наводить только с помощью винтов, иначе любое движение стрелка, малейший вздох смещают ствол. Смещение минимальное, его вообще никакими приборами не зафиксируешь, но на дальности в четыре километра отклонение получается неприемлемое. Надо в голову бить, чтобы шкуру не испортить, а голова вражеская все время вертится. Сердце снайпера должно биться в такт с сердцем убиваемого. Этот такт чувствовать надо. Снайпер должен предвидеть все движения цели, и оружие его должно не сопровождать цель, а как бы опережать ее движения. Если убиваемый танцует, то и ствол снайпера должен танцевать вместе с целью, на секунды упреждая каждое движение для того, чтобы пуля имела время долететь, для того, чтобы посланная пуля встретила голову врага и прошила ее между глаз, разрывая череп в осколки. Стреляя из легкой снайперской винтовки на километр-два, можно легко угадывать движения цели и слегка водить стволом, сопровождая и слегка ее опережая. Но как наводить огромное тяжелое противотанковое ружье винтами? Нужно придумать что-то другое. Потому эксперименты продолжаются. Потому грохочут над спецучастком выстрелы, искажаемые спецглушителями.
4
Но и Сталина мне не понять: кремлевские стены толщину имеют до шести с половиной метров, высоту до девятнадцати и бдительно охраняются, и уж если нашелся в мире один человек, который способен сквозь такие стены проходить, то на всякий случай против этого человека (мало ли что?) надо было в Кремле и на сталинских дачах завести хотя бы по две-три сотни этих самых ротвейлеров. Так нет же. Не распорядился товарищ Сталин усилить охрану ротвейлерами. Наоборот, приказал всех ротвейлеров из кремлевской охраны убрать, если таковые в ней имелись.
Если кто может мне объяснить сталинский поступок, объясните, я же в данном случае сталинской логики решительно не понимаю.
5
Между снайперами-испытателями конкурс неофициальный. Может, кто догадается? По червонцу сбросились – тому достанется, кто самую лучшую расшифровку придумает сокращению «СА».
– Сатана Антихристович…
– Стальной Арбалет…
– Сталинское… Что сталинское?
6
– А ведь ты, Мессер, монархист.
– Ты снова мои мысли читаешь?
– Нет, Мессер, просто мои люди твои высказывания аккуратно собирали и анализировали.
– А ведь и ты, Сталин, монархист. Не может человек, покоривший великую страну, не быть монархистом, не может верить в мудрость толпы.
– Не может.
– «Социализм – это не что иное, как крайнее выражение монархической идеи, для которой революция была ускорительной фазой». Так сказал…
– Так сказал великий Густав ле Бон.
– «Психология толпы». Люблю Густава.
– И я.
– Ты монарх?
– Тайный.
– И толпа об этом не догадывается?
– Как видишь. Все меня считают Генеральным секретарем ЦК ВКП(б). По ошибке.
– Ты будешь расширять свои владения, товарищ монарх?
– Без этого нельзя.
– И уничтожать монархии на своем пути.
– Буду. И не только монархии, но и республики. Все они насквозь прогнили.
– А вместо этого – новые монархии?
– Это будет называться народной демократией.
– Но в принципе – монархии?
– Да. Власть одного.
– Так почему бы тех, кто будет уничтожать старых монархов и занимать их места, не назвать царями, королями, императорами?
– Какой ты, Мессер, понимаешь, нетерпеливый. Это вредно для пропаганды.
– А зачем об этом объявлять? Пусть звания будут тайными…
7
Так давно заведено: на любом спецучастке – дом отдыха для исполнителей, с речкой, с пляжем, с хорошей кухней и добрым поваром, тут же – стрельбище, чтобы сталинским стрелкам форму не терять, тут же и расстрельный пункт – слышат люди за забором стрельбу, знают: стрельбище там у них, тренируются. Ясное дело, эксперименты тоже лучше всего на спецучастках проводить. Особенно, если эксперимент одновременно включает и точную стрельбу на огромное расстояние, и расстрел. Расстреливаемым ведь все равно, как их расстреливают – в затылок из пистолета или с четырех километров из противотанкового ружья. Расстрел он и есть расстрел. Из ружья даже лучше. И стрелкам практика, и расстреливаемому легкая смерть, внезапная, без долгой подготовки предсмертной, без всех этих расстрельных приготовлений. Хороша смерть, когда не ждешь ее. Когда не подозреваешь ее рядом. Привозят тебя на прекрасный берег озера Селигер и пускают в пустую дачу на берегу. Дача начальственная, никто сюда не залезет. Но и сбежать не выгорит. Ходи один, ходи, удивляйся превратностям судьбы: вчера в камере смертной на нарах, сегодня – в даче роскошной. И никого вокруг. Только облака по небу, да ветер в елках шумит. Елки на Селигере по тридцать метров в небо. Взгорье вокруг. Тоже лесами непроходимыми затянуто. Только у дачи одинокой лес вырублен. И огорожена дача так, что злоумышленнику в нее не пробраться (а тому, кто в ней, без разрешения не вырваться). Вот и сиди, видом любуйся. Можешь купаться, только уплыть далеко не получится – там сеть стальная. Можешь на бережку сидеть. Чья-то рука оставила тут заграничные журналы с завлекательными картинками. Можешь кофе пить. Настоящий испанский «Эспрессо». Давно таким не баловался, гражданин бывший начальник? То-то. Садись за столик на берегу, наслаждайся.
47 
