Особенно,... 
36 
– Дан, – прошептал он. Голос стал сильнее.
– Влад, сынок, ты меня слышишь?
– Да. Дан, Валек… Валек умер. И Дина.
– Ты знаешь?
– Да. Я видел их там… – он передохнул. – Их уже похоронили?
– Конечно, сынок. Ведь прошел уже месяц.
– Месяц?! – Владислав был поражен. – Где я, Дан?
– В своей реанимации. Ты был ранен.
– Я помню. Давно я здесь?
– Месяц.
– Почему?
– Ты не приходил в себя.
– Я всё слышал и видел, что здесь было… Я не думал, что прошло столько времени. Тебя я тоже видел.
– Полежи тихо. Тебе нужно набираться сил.
– Где Алик?
– У меня. С ним всё в порядке, не беспокойся. Полежи тихо.
– Сейчас. Что у меня во рту?
– Трубка. Дышал-то ты с перебоями.
– Попроси ребят, чтоб на нос переставили. Мешает.
– Хорошо. Сейчас полежи тихо.
– Не уходи.
– Я никуда не ухожу, – Даниил Александрович взял его за руку.
Владислав прикрыл глаза. Этот короткий разговор его утомил до полного изнеможения. Дядя просидел возле него долго. Владислав открывал глаза время от времени. Несколько раз ему делали какие-то уколы, трубку изо рта убрали. От усталости он задремал. Когда проснулся, Дана уже рядом не было, и он испугался, что так и останется совсем один. К нему подошел дежурный врач – Леша Почетный.
– Как дела, шеф? – спросил он, склонившись к нему.
– Нормально, – голос стал сильнее и он уже не шептал, а просто тихо говорил. – Где Дан?
– Приедет вечером. Где-то через часик. Он уехал совсем недавно. Беспокоит тебя что-нибудь?
– Нет. Голова тяжелая и слабость.
– Слабость пройдет. Главное, что ты в себя пришел.
– Я действительно здесь уже целый месяц?
– Да. Сегодня ровно месяц. Напугал ты всех. Не буду тебя утомлять. Попробуй ещё заснуть.
Владислав прикрыл глаза. Ему хотелось вернуться к той прозрачной стене, чтобы увидеть снова Валентина, но этого не получалось. Вместо этого росло и росло чувство беспредельного одиночества и удвоенной тоски.
Силы возвращались быстро. На третий день он уже мог садиться, не взирая на протесты коллег. Его перевели из зала в бокс. К нему началось настоящее паломничество. Всем почему-то хотелось на него посмотреть. Эти визиты и бурная радость окружающих не вызывали у него никакой реакции. Немного легче становилось, когда приходил Дан. Он не надоедал глупыми вопросами, не выражал никаких бурных эмоций. Иногда он просто сидел рядом и ничего не говорил. Владислав увидел у себя на груди слева наклейку. Голова всё также тупо болела, но он привык к этой боли на удивление быстро. На четвертый день он попросил у медсестры Кристины зеркало. Она принесла ему свою пудреницу, и он увидел свое лицо бледное, похудевшее, осунувшееся, с усталыми потухшими глазами. На левом виске также была наклейка. Обритые волосы стали отрастать, и дошли уже до длины «военкомата». На пятый день он встал, чем привел в ужас всех своих подчиненных. Тело казалось на удивление легким, движения давались с трудом. В эту ночь дежурил его хороший друг – Славик Попович. Владислав лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. В голову не шло ни единой мысли. Ему казалось, что он провалился в пустоту, и эта пустота заполнила его всего. Славик пришел и сел рядом с кроватью на вращающийся табурет. Владислав повернулся к нему.
– Почему не спишь? – спросил Славик. – Поздно уже.
– Не хочется. Выспался.
– Хочешь что-нибудь снотворное?
– Нет. Не волнуйся, я в норме.
– Как ты?
– Нормально.
– Влад, пятый день одна и та же песня: «Нормально», – Славик посмотрел на него с укоризной.
– Ты хочешь, чтобы было не нормально?
– Я хочу, чтоб было нормально, но после всего этого, что-то не сходятся концы с концами.
– Всё сходится, Славик. Я знаю, что вы меня хоронить ещё месяц назад собрались. Не время мне ещё.
– Почему ты решил, что тебя хоронить собрались? – Славик был явно сконфужен.
– Я всё видел и слышал с того момента, как у меня сердце стало. Сначала те семнадцать минут, а потом и всё остальное.
– Видел и слышал? – Славик смотрел на него как на привидение. – Влад, но ведь у тебя была полная кома, зрачки на свет не реагировали, сам не дышал, ни одного рефлекса не было. И откуда ты знаешь про семнадцать минут? Сказал кто-то?
– Я всё видел и слышал сам. Серега Шмелев тогда дежурил. Прошло семнадцать минут с момента остановки сердца, он всё возился со мной. Потом сказал, что я отмучился, а потом у меня появилась фибриляция и слабые сокращения. Разве не так?
36 
