– Помолчи, Холли.
Она принялась насвистывать. Втайне Джейсон ей позавидовал: он свистел куда хуже.
– Насвисти песенку о пьяных матросах.
Она послушалась и стала раскачивать его руку в ритме марша. Закончив песенку, она сказала:
– Полагаю, ты не захочешь любить меня на кухонном столе? Я могла бы лечь поудобнее и даже поднять подол халата, чтобы взгляд твоих прекрасных глаз…
– Закрой рот. В тебе чувств не больше, чем в проклятом моските.
Увесистое оскорбление, ничего не скажешь!
Она приподнялась на носочки и поцеловала его в щеку. Ее рука легла на низ его живота, чуть нажимая, касаясь, находя уже возбужденную плоть. Он задохнулся от внезапного удара похоти.
– Правда? Проклятый москит?
– Убери руку, Холли. Я не в настроении.
Пальцы замерли, но руки она не убрала.
– Во время нашего столь приятного пребывания на острове Уайт кто-то внушал мне, что мужчины всегда в подходящем настроении. Джейсон, объясни, почему ты так сердит на меня?
Он вдруг осознал, что они вот уже три минуты стоят на верхней площадке лестницы. Было темно, но сквозь окна пробивался лунный свет. Джейсон открыл рот, закрыл, подумал немного и сказал:
– Ты отказываешься признать, что именно я натворил весь этот ужас. Отказываешься понять, что именно я бросил смертельную тень на столько жизней.
– Уж очень долго эта тень остается на одном месте.
– Черт побери, Холли, из-за меня едва не погибли родные. Перестань издеваться надо мной, ты не относишься к случившемуся с той серьезностью, которой оно заслуживает!
– Наверное. Будь я в то время твоей женой, вполне возможно, утешала бы тебя, лелеяла и ободряла целых полгода. Ну а потом просто устала бы от постоянных и абсурдных угрызений совести. Странно, почему ты не видишь, что зло наказано, злодеи мертвы, а все вы живы! Да, мне надоела твоя идиотская привязанность к прошлому, которое было бы давно забыто, если бы не твое дурацкое решение страдать до конца жизни! Я, конечно, слышала о покаянии, власяницах, пепле, которым посыпали голову грешники. Об этом говорится в Библии. Интересно, можно в наше время достать власяницу? Пепел, разумеется, я раздобуду тебе без труда. Представляешь, как будешь выглядеть во власянице и с грязной физиономией?
И тут Джейсон, не выдержав, зарычал на нее. По-настоящему зарычал, и, оставив ее, устремился вниз. И едва не упал, пораженный шоком, когда из густых теней, окружавших гостиную, донесся мрачный голос:
– Мастер Джейсон, это вы, сэр? О Господи, что случилось? Я слышал голоса, спорящие голоса, в основном голос вашей жены. Ах, так я и знал! Какая горькая ошибка! Она использовала в своих интересах такого чудесного человека! Вам пришлось жениться на ней, а теперь она втягивает вас в споры.
Другой голос, куда выше и громче, перебил Петри:
– Ты жалкий неповоротливый слизняке куриными мозгами! Не смей говорить о моей дорогой хозяйке таким тоном! Моя хозяйка – лучшее, что случилось с мастером Джейсоном. Она смешит его, заставляет улыбаться, и разве не мы все слышали, как он стонет?!
Петри в халате, черном, как поповская ряса, гордо выпрямился и выпятил грудь.
– А как насчет нее, Марта? Собственными ушами слышал, как она стонала так громко, что я боялся за только что повешенную люстру. Какой позор, что леди способна так…
Марта молниеносно набросилась на него с такой яростью, что подол белой ночной сорочки обвился вокруг ног. Она прыгнула на Петри, сбила на пол, вцепилась в волосы и стала бить головой о паркет.
– Злосчастный, пустоголовый рыбий глаз! Как всякий мужчина во вселенной, все, о чем ты способен думать, так это о криках! Конечно, она кричит, ты, битый горшок! Да как она может не кричать! Думаешь, хозяин совсем неопытен? Думаешь, он такой неуклюжий любовник? Думаешь, ему не стоит кричать? Думаешь, моя хозяйка дурочка? И мужчинам совсем не обязательно заставлять женщин кричать? Неужели у тебя совсем мозгов не осталось? И никаких чувств в сердце? Бум, бум, бум.
Петри застонал. Джейсон на секунду замер, опасаясь, что череп несчастного не выдержит, но тут же бросился спасать Петри.
– Нет, Марта, не убивай беднягу, – уговаривал он, отрывая ее от дворецкого. – Кстати, насчет мужских сердец… боюсь, что чувства кроются ниже, гораздо ниже.
И тут он заметил, что Петри смотрит на Марту с очень странным выражением, словно терзается болью, что, вероятно, так и было.
– Мастер Джейсон, можете отпустить ее, пусть добивает меня, и даже боль в разбитой голове ничего не значит. Зато у нее такое сладкое дыхание, что я не понимаю, на каком оказался свете. Я в полном недоумении… и ожидаю просветления свыше.