Джеймс подошел к Джейсону сзади, расстегивая пропотевшую рубашку.
– Заметил? Холли не надевала штанов с того дня, как мы впервые встретились.
– На это мне нечего сказать, – засмеялся Джейсон. – Уверен, она всегда готова сбросить платье и натянуть штаны, только чтобы мне насолить. Ад и проклятие, кажется, всего минуту назад было прохладнее, чем сейчас.
Джеймс взял у рабочего стакан воды, глотнул и вылил остаток на голову брата.
– Лучше?
Джейсон взвыл, но тут же крякнул от удовольствия.
– Гораздо. Почему бы нам не поплавать сегодня вечером?
– Отморозите все, что только можно, – возразил отец.
– Скорее бы, – буркнул Джейсон и, услышав знакомое кудахтанье, оглянулся на бабку, сидевшую рядом с миссис Тьюксбери, тоже немолодой дамой.
Правда, до восьмидесяти ей еще жить и жить! На вид она не старше семидесяти. В седых волосах еще проглядывают темно-каштановые прядки, на круглом лице почти нет морщин. Она казалась абсолютно невозмутимой, и, к величайшему потрясению окружающих, леди Лидия немедленно прониклась к ней симпатией. Джейсон сам слышал, как ровно через пять минут после знакомства они кричали друг на друга в гостиной. Раньше он никогда не слышал, как кто-то смеет кричать на бабку, и теперь буквально примерз к месту.
Вскоре бабка выплыла из гостиной, увидела внука и сладко улыбнулась. Тот обнял ее.
– Тебе не понравилась миссис Тьюксбери?
Она отстранилась и погладила его по щеке.
– Анджела? По-моему, она весьма остроумна, мальчик мой. Можешь позвать Хорейса. Я хочу вернуться домой и поговорить с кухаркой. Анджела приглашена к обеду.
Голос Джеймса вернул его к действительности:
– Эта Анджела – неплохой человек. И очень забавна. Никогда не знаешь, что сорвется у нее с языка. По-моему, она очаровала бабушку, и наоборот.
– Просто чудо, – заметила мать, обнимая потных и грязных сыновей, после чего отступила, подняла лицо к небу, закрыла глаза и пошевелила губами.
– Матушка, что ты делаешь?
– Ах, Джеймс, молюсь, чтобы чудо не исчезло с наступлением вечера.
– Если все же исчезнет, – заверил Дуглас, – я сделаю все, чтобы развеселить тебя сегодня же ночью.
Мальчики переглянулись, опустили глаза, но промолчали.
Вечером после ужина погода по-прежнему оставалась теплой. Высоко в небе висела унылая желтая луна. Джейсон забрел в восточный сад, где каменные парочки резвились в бесконечном наслаждении. Как ни странно, он вспоминал о последней скачке, в которой выступал против Джесси Уиндем. Он скакал на Ловкаче, она – на Балтазаре, сыне Риальто. Убийственно серьезный Ловкач опустил голову, сосредоточившись на финишной прямой, белевшей совсем неподалеку, всего футах в двадцати. Джейсон поспешно оглянулся, пытаясь определить, где сейчас Балтазар. Сердце его упало. Джесси не было в седле. О Господи, она упала!
Джейсон, перепугавшись, что она ранена или, не дай Бог, мертва, немедленно развернул Ловкача, только чтобы услышать смех Джесси. Смех?!
Он в оцепенении наблюдал, как она, ловко вынырнув из-под брюха коня, вновь усаживается в седло, трогает каблуками блестящие бока Балтазара и вихрем проносится мимо, к финишу. Повернув упиравшегося коня, она окликнула его между взрывами смеха:
– Джейсон, прости, мне очень жаль, но Балтазар просто не вынесет проигрыша. Так уже бывало. Он отказывается от еды, а однажды едва не умер из-за проигрыша на ипподроме Макфарли. Нужно было что-то предпринять!
– О, я не обижаюсь, Джесси, – мягко заметил Джейсон. – Превосходный трюк.
– Я проделывала его с двенадцати лет. Но не с тобой. Тебя мне было жать. Удивительно, что Джеймс тебя не предупредил.
– И словом не обмолвился.
– Интересно, почему дети тоже промолчали?
– Просто не было причин меня предупреждать, поскольку я все равно ни разу не выигрывал у тебя скачки.
Джесси самодовольно улыбнулась и кивнула, признавая, что, не подложи она ему свинью, Джейсон наверняка пришел бы первым. Когда она спешилась, превознося Балтазара, Джейсон с улыбкой подъехал к ним как можно ближе и напустил на коня Ловкача. Тот больно цапнул Балтазара, поскольку вовсе не относился к грязным трюкам так же философски, как хозяин…
Рассеянно улыбаясь, Джейсон взглянул на любимую статую Корри: навечно застывший мужчина, стоявший на коленях между раздвинутыми ногами женщины.
Сзади кто-то охнул.
– Холли! Вы нашли сюда дорогу?
Не глядя на него, она продолжала рассматривать статуи.