Особенно,... 
47 
— Проваливай, собака Лоухи, и не докучай больше моей семье! — раздался ее звонкий голос.
Судя по нему, даже дыхание у девы не участилось.
Хиттавайнен прижал уши, взвизгнул и по-звериному, на четырех лапах метнулся в темноту. Сверху было видно, как его черный силуэт мелькает на белом снегу, удаляясь куда-то к северо-востоку. Потом из-за скал донесся далекий, заунывный вой… И в ущелье вернулась тишина.
— Как же так? — спросил Ильмо, обращаясь в пустоту. — Голыми руками? Оборотня?
Он был поражен и сбит с толку.
— Этого просто не могло быть! — убежденно сказал саами. — Нам привиделось.
— Она двигалась быстрее, чем он! — благоговейно прошептал Ахти. — Она — великий воин!
Асгерд проводила оборотня взглядом, пока он не исчез из виду. Тогда она плюнула ему вслед, опустила плечи, села на первый попавшийся валун и опустила голову, закрыв лицо руками.
— О чем они говорили с Хиттавайненом? — спросил Ильмо, вспомнив о главном.
Ахти в нескольких словах пересказал суть разговора.
— Вот как! Значит, всё совсем не так плохо, как я опасался! Надеюсь, мы сегодня распрощались с волком навсегда.
— И я надеюсь, — поддакнул Йокахайнен. — Ну что, пошли спать?
— Идите, — сказал Ахти, предплечьем стирая со лба черный колдовской знак. — А я тут немного задержусь.
Йокахайнен хмыкнул:
— Ну смотри… если не боишься улететь вслед за оборотнем.
В лагере Ильмо и Йокахайнена встретил Аке, полностью одетый, с секирой в руках. Разбуженный воем Хиттавайнена, Аке обнаружил, что кроме него, у костра никого нет, сделал какие-то свои выводы — и приготовился к худшему. Ильмо коротко рассказал ему, что случилось, и предположил, что оборотень отправился восвояси, в южные предгорья. Аке, обычно скрывающий чувства от других, неподдельно обрадовался. Никто в отряде не подавал вида, но ни один из них не чувствовал себя спокойно с тех пор, как к ним присоединился Хиттавайнен.
Ахти и Асгерд вернулись к костру только под утро. Неизвестно, о чём они разговаривали, но с того дня девушка больше ни разу не сказала, что собирается с ними расстаться.
Глава 12
Зимняя страна
Снежные пики Врат Похъёлы оставались всё дальше позади, дорога шла вниз, но ветер, дующий в лицо, становился всё холоднее. По ночам стало сильно подмораживать, а утро не приносило тепла. Спать приходилось, нацепив всю зимнюю одежду, какую до того несли с собой в заплечных мешках. На заре лишайники, ощетинившись кристаллами инея, звонко хрустели под ногами.
— А я вас предупреждал, — говорил Йокахайнен с таким довольным видом, будто ждал не дождался заморозков. — Здесь, за горами, царство вечной зимы!
— Что же, здесь снег не тает? — спросил Ильмо, постукивая зубами от холода.
— Почему же, летом, на южных склонах, еще как тает. А в темных расщелинах — копится годами…
Склоны по сторонам расступались, становились более покатыми. И, главное, начали попадаться доказательства того, что эта суровая земля всё же обитаема.
Однажды утром тропа вывела их к удивительной белой скале. Она одиноко стояла у края тропы, возвышаясь на три человеческих роста, и выглядела такой гладкой, будто была рукотворной. На вершине скалы отчетливо виднелось искусно вырезанное в камне женское лицо, обращенное в сторону Врат Похъёлы. Путешественники столпились у скалы, рассматривая его и гадая, что бы это всё могло означать. Лицо вовсе не казалось угрожающим — наоборот, оно было красивым и умиротворенным. И еще — оно явно принадлежало карьяльской женщине. Ильмо вглядывался в его черты и чувствовал волнение, которое сам не смог бы себе объяснить. Оно казалось не просто знакомым, но родным — не то полузабытая мать, не то Айникки. Добрая мать смотрела ясным, открытым взглядом, ласково присматривая за своими заблудившимися детьми…
— Кто это вырезал тут лицо Кюллики? — послышался за его спиной веселый голос Ахти. — Даже в Похъёле мне не скрыться от ее опеки!
— Доброе предзнаменование! — сказал Аке. — Лик Фреи сулит удачу…
— Это не Фрея, — буркнула Асгерд.
Ильмо удивленно повернулся к ней.
— А кто?
— Калма.
Ильмо вздрогнул, поднял взгляд… Спокойное лицо карьяльской женщины смотрело на юг — но морок уже прошел. Теперь от этого лица веяло жутью. Губы улыбались материнской улыбкой, но в глазах таилась тьма.
47 
