Глава 20

Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Апрель, 1990 год

Она была неподвижна и бледна. Чарльзу хотелось закричать, чтобы разбудить ее, вернуть себе, но он понимал, что это бесполезно, — она не проснется. Она оставалась где-то далеко, за пределами досягаемости. И где-то в глубине своего существа, до которой ему не достать, она наверняка думала о Джованни. Ведь в те мгновения, когда Маргарет ненадолго выныривала из комы, она шептала его имя… звала его?

Ну проснись же, Маргарет, проснись!

Но чуда не произошло. Чарльз подождал, пока медсестра заполнит формуляр и уйдет, и включил телевизор. Сэм Дональдсон читал сводку национальных новостей. Чарльз не слишком прислушивался, но вот Дональдсон произнес:

— Сильвия Карлуччи Джованни, дочь одного из боссов преступного мира, Карло Карлуччи, который скончался в понедельник в собственной постели в возрасте семидесяти пяти лет, погибла сегодня в результате несчастного случая менее чем через сутки после похорон ее отца. Она была сбита автомашиной на знаменитой Родео-драйв в Лос-Анджелесе; водитель с места происшествия скрылся. Его личность устанавливается. Сильвии Карлуччи Джованни был пятьдесят один год.

Там было что-то еще, но Чарльз уже не слушал. Потом Сэм Дональдсон заговорил о Ближнем Востоке.

Мертва, эта чудовищная, вечно пьяная женщина мертва. Все-таки есть, оказывается, справедливость на свете! Неизвестный водитель сбил Сильвию и удрал — точно так же, как она сбила Маргарет и сбежала. И это он — Доминик Джованни — приказал расправиться с ней. Никакого сомнения. И полиция наверняка догадывается, но до поры держит это в секрете. Им нужны доказательства. Чарльзу они ни к чему.

Он посмотрел на жену. Она мертва, Маргарет. Проснись, Маргарет, она умерла. Но Маргарет не шелохнулась. Чарльз был слишком взволнован, чтобы и дальше сидеть у постели Маргарет и «беседовать» с ней, как это вошло у него в привычку. К тому же какое ей сейчас дело до того, что он совершил в Эндовере в шестнадцатилетнем возрасте? Он, если память не изменяет, уже упоминал об этом в разговоре с ней. И наконец, он понимал, что не его голос она хотела бы услышать Где-то на самом донышке ее затуманенного сознания остался лишь один человек — Джованни, и Чарльзу туда хода не было.

Отель «Беннингтон», Лондон

Апрель, 1990 год

Маркус запер входную дверь, набросил цепочку и повернулся к Рафаэлле. Она выпалила:

— Первым делом — долгий-долгий и очень горячий душ. Мне холодно, и я будто вывалялась в грязи.

— Выкинь платье — это должно помочь.

Мгновенное недоумение на ее лице сменилось улыбкой.

— Может, и правда.

Маркус мог лишь догадываться, что она сейчас чувствует, поэтому просто кивнул, и Рафаэлла исчезла в ванной. Он позвонил и заказал в номер виски с содовой, потом разделся до трусов и расположился в кресле у окна. Напротив, через улицу, темнел небольшой парк, названия которого он не заметил. Весной, как только заново зазеленеют деревья и лужайки, тут, должно быть, необыкновенно красиво.

Он думал о Коко, но не о той женщине, к которой испытывал уважение и симпатию, а о любовнице Доминика, его собственности, его вещи. О том, как это несправедливо. Вот и Оливер разговаривал так, будто Рафаэллы в кабинете не было вовсе или она была неодушевленным предметом. В глазах Оливера любовница была всего лишь предметом потребления, товаром. Точно так же и Доминик относился к Коко. Маркус размышлял, что может думать по этому поводу сама Коко, смирилась ли она, или глубоко внутри ее мучает незаживающая рана.

  133