читайте - не пожалеете 
52 
— Чую, мясом жареным пахнет, — ответил Андрей. — А мы два дня жвачку пополам со снегом ели. Обидно.
— Так это я враз организую! — обрадовался Пахом. — Дозволишь, боярин?
— Беги, — кивнул Лисьин. — Аппетита, стало быть, не потерял? Это хорошо, сынок, очень хорошо. Первый бой — он в жизни каждого мужа самый главный. Пока со смертью глазами не встретился, никак не поймешь, человек ты али скот двуногий. На ногах стоять станешь али на коленях ползать и со страху выть. Остальное не так важно. Был бы человек. Коли в тебе душа, как дуб, крепка, любое испытание тебя токмо прочнее сделает, тверже булата, ако дуб мореный. А коли душа, что ольха — она и от простого дождика трухой обратится. Ох, сколько холопов после первой сечи мне в страдники пересажать пришлось…
— Дядюшка! Дорогой! — вбежал в залу юноша лет двадцати в суконной курточке с синими атласными полосками на груди, с разрезами вдоль рукавов и, разумеется, в чулках. — Это ты?!
На заморенного острожника розовощекий паренек никак не походил.
— Здравствуй, племянник, — коротко обнял спасенного родственника князь. — Ты жив? Ты не ранен? Тебя истязали эти проклятые Богом отступники?
— Ты не представляешь, дядя! — замотал головой юноша. — Они не выпускали меня из этой кельи вовсе ни разу, они не давали мне вина, не допускали к обедне! Что ни день, эти негодяи требовали от меня отринуть святой крест и перейти в их веру. Читали мне через дверь Лютера, обещали рыцарство. Это было ужасно, дядя! Когда мы уедем отсюда?
— Потерпи, холопы собирают обоз. Дозволь представить тебе наших родственников из Московии. Боярин Василий Ярославович Лисьин, брат моей любимой и единственной жены. Это его сын, Андрей Васильевич. Мой племянник Вольфганг.
Юноша склонил голову, изящно изогнул одну руку спереди, другую за спиной.
— Привет, Вольфганг, — кивнул ему Андрей. — Рад знакомству.
— Вы совсем не признаете изящных манер, сударь, — презрительно поджал губы освобожденный паренек.
— Зато он в одиночку свалил Альберта, — тихо сообщил князь.
— Это так непосредственно! — немедленно расплылся в улыбке племянник. — Я всегда восхищался нашими московскими родственниками.
— У вас их много?
— Немало… — переглянулись дядя с племянником. — Брат мой двоюродный под Тверь отъехал. Боярин Крошин. Два дома у него остались: один в Варшаве, один в Вене. Он часто наезжает. Еще брат сводный по материнской линии к родственнику в Белоозеро ездил, да оттуда мужа дочери привез, а также невесту кузену своему в Париж. Оба из рода Воротынских.
— Это те князья Воротынские, что Смоленском володеют? — включился в разговор боярин. — У моей жены дядюшка племяннику супруги Агафью из рода Воротынских сосватал. Кирилл его имя. Кирилл Кольцов, боярин Нижегородский…
Через пять минут у Андрея повисли уши. Дворяне княжества Литовского и Московского увлеченно перебирали ближних и дальних родственников, их предков и семейные связи, детей, сватовство. Где-то через час выяснилось, что несчастный узник приходится боярину Лисьину родственником еще по одной линии, через смоленских дядьев — и они на радостях начали обниматься.
Еще через полчаса явился Пахом с огромным румяным окороком — разговор наконец-то оборвался, родственники занялись едой.
* * *
Из замка захватчики выехали за два часа до сумерек. Обоз увеличился втрое за счет саней и повозок, что нашлись в замковом хозяйстве, и изрядно потяжелел. Сани больше не пустовали. На них огромными грудами лежали смотанные в рулоны ковры, тюки тканей, охапки шуб, налатников, меха, многочисленные узлы, из которых торчали носики чайников, ножки кубков, рукояти тазов и подносов, пуки стрел, щиты, рукояти мечей, пояса, седла, упряжь… В трех санях увозили и пострадавших: троих убитых и пятерых раненых. Немалая часть добычи на повозках не уместилась, и ею наполнили тюки, что сейчас покачивались на спинах лошадей. Вот скакунов захватили мало: большая их часть оказалась под седлом у рыцарей из ушедшего отряда. Верхом увозили и пяток связанных женщин, взятых в замке.
Путь знакомый — по проезжему тракту до поворота на мало накатанный путь, а уж дальше…
— Не успеем, — перед поворотом с тракта натянул поводья боярин. — Догонят.
— Ты их видишь, Василий Ярославович? — оглянулся в сумерки Иван Крошинский.
— Я их чую, княже.
— Ой ли, боярин? По запаху, что ли?
52 
