— Выход один, — предложил Адамберг. — Рога положим вперед, а вы оба сядете сзади.
— Рога вообще лучше оставить тут.
— Вы шутите, капитан. Давайте за руль, вы самый длинный. Мы с Вейренком втиснемся вместе с экраном. Мы совсем не против.
Данглар подождал, когда Вейренк сядет в машину, и отвел Адамберга в сторону.
— Он лжет, комиссар. Никто не может выучить с ходу подобный текст. Никто.
— У него исключительные способности, я же говорил вам. Никто не может сочинять стихи так, как он.
— Одно дело — сочинять, другое — запоминать. Он прочел этот проклятый текст с точностью до запятой. Он лжет. Он это снадобье знал наизусть.
— Зачем оно ему?
— Понятия не имею, но этот рецепт был проклят — на веки вечные.
XXX
— Она носила синие туфли, — объявила Ретанкур, выкладывая целлофановый пакетик на стол Адамберга.
Адамберг посмотрел на пакет, потом на лейтенанта. Ретанкур держала кота под мышкой, и Пушок с наслаждением позволял таскать себя как тряпку, безучастно свесив лапы и голову. Адамберг даже не надеялся на такой скорый результат, честно говоря, он вообще не ждал результата. Но туфли ангела смерти — поношенные, заскорузлые, синие — лежали на его рабочем столе.
— На подошвах нет и следа воска, — добавила Ретанкур. — Но это понятно — последние два года их носили не снимая.
— Расскажите, — попросил Адамберг, забравшись на шведский табурет, который он перетащил к себе в кабинет.
— Агентство недвижимости домом не занимается, решив, что продать его все равно не удастся. После ареста никому даже не пришло в голову там убрать. И тем не менее в доме пусто. Ни мебели, ни посуды, ни одежды.
— То есть? Все разворовали?
— Да. Местные жители знали, что у медсестры не было родственников и что ее вещи остались в приличном состоянии. Потихоньку начали все растаскивать. Я обследовала несколько пустующих домов, захваченных бомжами, и цыганский табор. Кроме туфель я нашла ее кофточку и одеяло.
— А где?
— В вагончике.
— В нем живут?
— Да, но мы ведь не обязаны знать кто?
— Не обязаны.
— Я обещала давшей мне их даме принести ей взамен другие туфли. У нее есть только тапочки. А ей нужно.
Адамберг поболтал ногами.
— Медсестра, — прошептал он, — почти полвека делала смертельные уколы старикам, можно сказать, руку набила. У нее это уже вошло в привычку — с чего вдруг она впала в мистику и наняла гробокопателей, чтобы вырыть пару девственниц? Не понимаю, в этом перевертыше нет никакой логики.
— В действиях медсестры тоже.
— Почему же. Всякое безумие структурно и следует определенной траектории.
— Пребывание в тюрьме могло выбить ее из колеи.
— И Ариана так считает.
— Почему вы говорите «пару девственниц»?
— Потому что Паскалина была девственницей, как и Элизабет. И мне кажется, что нашей землеройке это небезразлично. У медсестры, кстати, тоже никогда не было любовника.
— Ей надо было еще узнать про Паскалину и Элизабет.
— Да, следовательно, она побывала в Верхней Нормандии. Медсестрам рассказывают даже больше, чем им хотелось бы.
— Она и там наследила?
— Нет, на Западе, за исключением Ренна, ни одной жертвы. Но это ничего не значит. Она всегда моталась по городам и весям., несколько месяцев поживет — и поминай как звали.
— А это что такое? — Ретанкур показала на оленьи рога, загромождавшие кабинет Адамберга.
— Это трофей. В один прекрасный вечер я их удостоился и отрубил.
— С десятью отростками, — уважительно сказала Ретанкур. — За какие такие заслуги?
— Меня позвали на него взглянуть, и я поехал. Но я не уверен, что меня туда затащили только ради этого. Его звали Большой Рыжак.
— Кого?
— Его.
— Это что, приманка? Чтобы завлечь вас на кладбище в Оппортюн?
— Может быть.
Ретанкур подняла один рог, взвесила его в руке и аккуратно положила на место.
— Их нельзя разлучать, — сказала она. — Чем вы там еще обогатились?
— Узнал, что в свином пятачке есть кость.
Ретанкур никак не отреагировала на это сообщение, только кота переложила на плечо.
— Она имеет форму сердечка, — продолжал Адамберг. — Я также выяснил, что при помощи святых мощей можно вылечить прострацию и достичь бессмертия, а также что среди останков святого Иеронима была баранина.