70 
— В жандармерии Эвре либо на свалке. Девалон — агрессивный тип, Ретанкур, и не слишком компетентный. Вам придется силой прокладывать себе дорогу. Лучше не предупреждать его заранее о вашем приезде, он способен все испортить, лишь бы нам насолить. Особенно если он напортачил во время следствия.
Потревоженный Пушок мяукнул. Он отлично чувствовал, когда его любимое пристанище собиралось уйти. Три часа спустя, когда лейтенант Ретанкур уже производила дознание в Эвре, кот все еще рыдал, уткнувшись носом во входную дверь — непреодолимое препятствие между его тельцем и женщиной, занимавшей все его мысли. Адамберг силой утащил зверя к Данглару.
— Капитан, раз уж вы имеете влияние на это существо, объясните ему, что Ретанкур скоро вернется, налейте ему вина или не знаю чего еще, но сделайте так, чтобы оно перестало голосить.
Адамберг запнулся.
— Черт, — выдохнул он, выпуская Пушка, который со стоном упал на пол.
— Что? — спросил Данглар, поглощенный несчастным котом, сразу вспрыгнувшим ему на колени.
— Я только что понял, что случилось с Нарциссом.
— Лучше поздно, чем никогда, — пробурчал майор.
В эту минуту позвонила Ретанкур. Ее голос в мобильном телефоне был слышен очень отчетливо, и Адамберг не смог бы сказать, кто прислушивался внимательнее — Данглар или кот.
— Девалон не подпустил меня к камню. Он полный придурок. Еще немного — и он полез бы в драку.
— Надо что-то придумать, лейтенант.
— Не беспокойтесь, камень у меня в багажнике. И с одной стороны он порос лишайником.
Данглар счел, что придумка Ретанкур была, возможно, почище кулаков Девалона.
— И вот еще что. Я понял, что случилось с Нарциссом.
Да, грустно подумал Данглар, все это знают уже две тысячи лет. Нарцисс влюбился в свое отражение в реке, наклонился, чтобы поймать его, и утонул.
— Ему не яйца отрезали, а член, — объяснил Адамберг.
— Так, — произнесла Ретанкур. — Во что мы вляпались?
— В чудовищную мерзость. Возвращайтесь скорее, кот уже сам не свой.
— Потому что я уехала без предупреждения. Дайте мне его.
Адамберг встал на колени и сунул мобильник в ухо коту. Он знал пастуха, который звонил главной овце в стаде для поддержки ее душевного равновесия, так что его уже ничто не удивляло. Он даже помнил, как звали овцу, — Жорж Санд. [10] Возможно, в один прекрасный день кости Жорж попадут в раку со святыми мощами. Развалившись на спине, кот слушал, как лейтенант объясняла ему, что скоро вернется.
— Может, и мне расскажете? — спросил Данглар.
— Обе женщины были убиты, — вставая, сказал Адамберг. — Соберите всех — через два часа коллоквиум.
— Убили? Ради одного только удовольствия вскрыть их могилы три месяца спустя?
— Знаю, Данглар, все это не лезет ни в какие ворота. Равно как и оскопление кота.
— В этом как раз больше смысла, — возразил Данглар, который замыкался в храме знаний, словно в монастыре, как только терял почву под ногами. — Мои знакомые зоологи придавали этому большое значение.
— И зачем это нужно?
— Чтобы вынуть кость. В кошачьем пенисе есть кость.
— Не издевайтесь, Данглар.
— Ну в свином же пятачке она есть.
XXXI
Адамберг медленно спустился к Сене, наблюдая за чайками, кружившими вдалеке. Парижская река, какой бы вонючей она ни бывала в иные дни, служила ему плавучим убежищем, где он мог спокойно отдаться течению своих неразумных и безмозглых мыслей. Он выпускал их на волю, словно стаю птиц, и они разлетались по небу, забавляясь и кувыркаясь на ветру. Как ни странно, генерировать безмозглые мысли было любимым занятием Адамберга. Оно становилось жизненно важным, когда в его голове скапливалось слишком много элементов, утрамбованных в компактные пачки, из-за которых окончательно стопорилась его способность к действию. И ему ничего не оставалось, как разъять голову на две половинки и выпустить все содержимое наружу, без разбору. Что и происходило в настоящий момент с завидной легкостью, пока он спускался по ступенькам на берег.
В этой стае мыслей всегда попадалась одна особенно упрямая, словно чайка, которой поручено было следить за поведением всей группы. Что-то вроде мысли-босса, мысли-полицейского — она из кожи вон лезла, чтобы уследить за товарками и не дать им перейти границы реальности. Комиссар поискал в небе чайку, исполнявшую сегодня роль жандарма-мономана. И тут же нашел ее — она как раз устраивала разнос какой-то девчонке, которая, забыв о своих прямых обязанностях, боролась с встречным ветром. Потом она рванула к другой остолопке, пролетавшей на бреющем полете над грязной водой. Чайка-легавый орала не переставая, и его мысль-легавый, такая же мономанка, металась у него в голове туда-сюда и визжала: «Ведь есть же кость в свином пятачке, ведь есть же кость в кошачьем пенисе».
70 
