Особенно,... 
7 
Что касается комиссара, то он с трудом вычислил его. На первый взгляд Адамберг не представлял собой ничего особенного. Он уже несколько раз сталкивался с невысоким типом со сложносочиненным рельефом лица, нервным телом и замедленными движениями, но ему даже в голову не приходило, что стоящий перед ним человек с затуманенным взглядом и в мятой одежде и есть тот самый — знаменитый или пресловутый — комиссар уголовного розыска. Острота зрения, судя по всему, не была сильной его стороной. С первого дня Вейренк ждал официальной встречи с ним. Но Адамберг, казалось, не замечал его, поглощенный бульканьем каких-то своих мыслей, никчемных или глубоких. Кто знает, может, год пройдет, пока комиссар обнаружит, что его полку прибыло.
Все остальные, правда, мигом сообразили, что появление новичка — редкая удача, и не преминули этим воспользоваться. Вот почему он нес вахту в чулане на лестничной площадке восьмого этажа — с тоски сдохнуть можно. По уставу его полагалось периодически сменять, и поначалу так оно и происходило. Но счастье было недолгим — один сменщик впал в депрессию, другой то и дело засыпал, остальные страдали клаустрофобией, нервными тиками и радикулитом. Так что лейтенант дежурил тут в гордом одиночестве, буквально приклеившись к деревянному стулу.
Вейренк вытянул ноги, насколько мог. Такова уж участь новичков, ничего не поделаешь. Благодаря стопке книг, карманной пепельнице, куску неба в форточке и ручке, которая наконец начала писать, он чувствовал себя почти счастливым. Разум в покое, одиночество под контролем, цель достигнута.
V
Ариана Лагард все усложнила, потребовав добавить капельку миндального сиропа в чашку двойного кофе с молоком. Но в итоге их все-таки обслужили.
— Как доктор Ромен? — спросила она, размешивая густую жидкость.
Адамберг развел руками:
— Он в прострации, в истоме. Как барышни в прошлом веке.
— Вот оно что. Ты сам диагноз поставил?
— Нет, он. Ни депрессии, ни патологии. Но он только и делает, что перемещается с одного дивана на другой, — то спит, то кроссворды решает.
— Вот оно что, — повторила Ариана и насупилась. — Ромен ведь энергичный человек и одаренный судебный медик. Любит свою работу.
— Да, но он в прострации. Мы долго ждали, прежде чем заменить его.
— А меня ты зачем позвал?
— Я тебя не звал.
— Мне сказали, что меня затребовал парижский уголовный розыск.
— Я тут ни при чем, но ты действительно появилась очень кстати.
— Чтобы выдрать этих парней из лап Наркотдела.
— Мортье считает, что это никакие не парни, а просто подонки, один из которых к тому же черный. Мортье — начальник Отдела по борьбе с наркотиками, и у меня с ним не сложились отношения.
— Поэтому ты не хочешь отдавать ему трупы?
— У меня трупов и так выше крыши. Просто эти — мои.
— Ты уже сказал. Давай подробности.
— Нам ничего не известно. Их убили в ночь с пятницы на субботу, у Порт-де-ла-Шапель. Следовательно, считает Мортье, это разборки наркодилеров. Мортье просто убежден, что чернокожие ничем, кроме наркоты, не занимаются и вообще непонятно, что умеют делать в этой жизни. К тому же у них след от укола на локтевом сгибе.
— Видела. Обычные анализы ничего не дали. Чего ты от меня ждешь?
— Покопайся и скажи мне, что было в шприце.
— Чем тебя не устраивает гипотеза о наркотиках? Порт-де-ла-Шапель — самое место.
— Мать черного верзилы уверяет, что ее сын к наркотикам не прикасался. Не употреблял, не торговал. Мать белого верзилы не в курсе.
— Ты еще веришь престарелым мамашам?
— Моя всегда говорила, что у меня голова как сито и слышно, как в ней со свистом гуляет ветер. И она была права. Я же тебе сказал — у них обоих грязь под ногтями.
— Как у всех горемык на блошином рынке.
Слово «горемык» Ариана произнесла безучастным тоном человека, для которого бедность — факт, а не проблема.
— Это не просто грязь, Ариана, это земля. А наши ребята вовсе не садовники. Они живут в полуразрушенных домах без света и отопления — город предоставляет их в таком виде разного рода горемыкам. Равно как и престарелым мамашам.
Взгляд Арианы уперся в стену. Когда она осматривала труп, ее глаза сужались и застывали, превращаясь, казалось, в окуляр точнейшего микроскопа. Адамберг не сомневался, что, исследуй он ее зрачки в эту минуту, он бы рассмотрел в них два четко прорисованных тела, белое в левом глазу, черное — в правом.
7 
