49 
— Иду, — выскользнул из-под одеяла Олег, быстро оделся, опоясался саблей. Двинулся вслед за слугой.
Слабого света, исходящего от одеяния, едва хватало, чтобы различать стены и пол, но большего от него и не требовалось: не наткнуться ни на что, да поворота не пропустить.
Во дворе дворца рубаха потухла — сияние звезд и ущербной луны оказалось ярче. Возле пруда, усыпанного мелко дрожащими звездами, слуга остановился, снова сложился пополам:
— Мудрый Аркаим ждет тебя во дворце, господин.
Олег кивнул, двинулся дальше один.
Сандаловые ворота, знакомый зал, слабо освещенный мертвенным поблескиванием подсвечников. Свечи, кстати, на них тоже стояли. Наверное, их зажигали тогда, когда света требовалось много. Сейчас в пустом дворце освещение не требовалось никому.
Ведун растерянно огляделся. Тихо, сумрачно, пусто. Зачем же его приглашали? Шаги гостя полностью поглощались коврами, дыхание растворялось в огромном помещении. Тишина здесь царила абсолютная, непостижимая. Или все же не абсолютная?
Середин двинулся дальше, к трону. Остановился, прислушиваясь. Да, в главный зал дворца проникал какой-то посторонний звук. Что-то, похожее на шелест ветра, на шевеление листвы в тихий вечер, на дыхание спящего младенца. И еще — из-за трона в зал проникал слабенький, ощутимый скорее на уровне интуиции, зеленоватый свет.
Олег колебался минут пять — за такие поступки в любой стране голову снесут, глазом моргнуть не успеешь, — потом поднялся по серебряным ступеням, вдохнул сладковатый запах сандалового дерева, обогнул трон и остановился перед стеной из слоновой кости.
Нанесенная на кость эмаль еле заметно светилась — или это светились сами руны? Некие защитные заклятия, что оберегали сидящего на троне правителя от черных слов, черных глаз, черных мыслей. Или эти заклятия хранили то, что скрывалось дальше, за стеной? Тем более, что зеленоватый свет от них исходить не мог никоим образом. Тогда откуда? Откуда-то из-за стены? Сквозь стену? А разве может свет проникать сквозь стены?
— Может, — прошептал Олег. — Может. Если это не стена, а всего лишь тонкая завеса.
Он поколебался еще мгновение, а потом сделал шаг. Руны вспыхнули в глазах, рассыпались звездным дождем, и ведун прошел сквозь слоновую кость, оказавшись в полуовальном помещении, размером всего вдвое уступающем залу по ту сторону. В центре возвышалась мраморная статуя коренастого, широкоплечего, чуть раскосого бога, удерживающего в одной руке плеть, а в другой — факел. Полуобнаженный, в шароварах и туго зашнурованных сапогах, идол пристально смотрел на вошедшего разноцветными глазами — бирюзовым и изумрудным. По помещению от статуи разливался мягкий зеленый свет, не дающий никаких теней.
— Сам ли ты нашел путь к богу Итшахру?
Олег вздрогнул от неожиданного вопроса и торопливо кивнул:
— Да, я нашел этот путь сам.
— Ищешь ли ты корысти в поисках бога Итшахра? — Аркаим вышел у ведуна из-за спины и поставил к ногам истукана чашу с каким-то зельем, напоминающим болотную тину.
— Нет, не ищу.
— Чиста ли душа твоя, нашедший бога Итшахра?
— Да, чиста.
— Готов ли ты служить богу Итшахру честно, преданно, со всем рвением? Клянешься ли ты отдавать свои силы, мудрость и время во имя возвеличивания бога Итшахра отныне и до конца своих дней?
— Клянусь.
В клятве ведуна не было никакой измены, предательства, отказа от своих корней. В отличие от распятого бога, боги Руси никогда не требовали от людей исключительной преданности, отказа и проклинания всех прочих богов, кроме себя. Почитая верховного бога Сварога как своего далекого предка, молитвы Середин предпочитал возносить все-таки прекрасной ледяной Маре, но и это не мешало ему поклониться подношениями Велесу, Похвисту, Срече или Ладе, коли возникала нужда в их помощи, послужить и этим богам. Коли в его личном Олимпе появится еще и некий бог Итшахр, это никак не отразится на отношении Олега к исконным богам Сварожичей — рано как и на их отношении к нему.
— Веришь ли ты богу Итшахру, всем сердцем и животом, без сомнений и вопрошаний?
— Верю, — произнес Олег единственно возможные в такой ситуации слова.
— Воля Итшахра привела тебя к его ногам, смертный, в минуты перемен. Когда день сменяет ночь, когда свет сменяет мглу, когда силы зла уступают землю силам созидания! В знак покорности богу и доверия к нему призываю тебя, смертный, испить в минуту перемен чашу Итшахра, покинув время сумрака и перешагнув во времена разума. Признай над собой его власть и волю, склонись пред богом покорностью и животом!
49 
