Видимо, об этом-то и хлопочет Фламбар.
На подступах к Лондону дорога была заполнена народом. Полноводным потоком в Лондон текли бродячие артисты, купцы, мелкие дворяне и надменные лорды; в толпе шныряли воришки и мошенники всех видов и мастей. Галеран и его люди могли бы проторить себе путь с помощью лошадей, но это было не так-то просто, ибо в середине процессии ехали женщины с грудным ребенком. Итак, они медленно продвигались вперед вместе с толпою, и Галерану оставалось лишь вспоминать собственные слова о предначертании. По крайней мере, в Лондоне им была обеспечена крыша над головой. Дальние родичи Рауля, виноторговцы, жили в городе, и он послал к ним гонца с просьбой о пристанище. Только что гонец вернулся с вестью о том, что Хьюго и Мэри рады дать кров всему отряду, хотя и предупреждают, что в доме тесновато.
И снова никакой надежды на уединенный, мирный ночлег с женой… Как никогда прежде, Галеран мечтал вернуться к спокойной жизни в Хейвуде. И эта жизнь уже начала налаживаться. И вот все могло рухнуть по прихоти короля.
Хоть и трудно было поверить, но внутри городских стен толпа стала еще плотнее. Кое-где люди полностью загораживали дорогу, и ему приходилось приказывать солдатам плетками и конями пробивать путь. Прошло несколько часов, пока они добрались до Корсер-стрит. Хозяева извинялись за недостаток места в узком, тесном доме, но Галеран знал, что и за это пристанище следует благодарить судьбу.
Пока все устраивались в двух отведенных хозяевами комнатах, где не хватило места конюхам и солдатам — им пришлось ночевать под навесами за домом, — Рауль отправился разузнавать новости.
Он вернулся через час с корзиной пирогов и сеткой спелых вишен.
— Король объявил общий сбор, — сообщил он, отряхивая пыль с одежды. — Несомненно, его цель — дать возможность принести присягу всем, кто пожелает.
— Что говорят на улицах? — спросил Галеран, наливая другу вина из погребов Хьюго.
— Одобряют Генриха. Насколько я понял, вашего прежнего короля, Вильгельма, здесь любили так же мало, как и на севере, и теперь почти все считают, что «туда ему и дорога». Особенно после того, как в день коронации Генрих объявил, что намерен восстановить старые законы.
Джеанна кормила ребенка в другой комнате, но Алина сидела тут же, пытаясь распутать неподатливый узел на сетке с вишнями.
— Надеюсь, он не слишком большой ревнитель закона и порядка, — помрачнев, сказала она.
— Отчего же? — спросил Рауль, шагнул к ней и разрезал сетку ножом. Галеран заметил, что даже от такого невинного проявления вникания к себе Алина зарделась. Как могла она считать целомудрие своим уделом? Хотя, если бы не Рауль…
Но теперь не время было думать об этом.
Алина взяла вишенку и отошла от Рауля подальше.
— Что, если король захочет ужесточить закон о супружеской измене?
Рауль наколол вишню на острие ножа.
— Такое возможно? — обратился он к Галерану и отправил ягоду в рот, не сводя глаз с Алины.
Ее щеки заалели ярче вишни, и она тоже положила ягоду в рот.
— Надеюсь, что нет, — отвечал Галеран, борясь с желанием столкнуть их лбами. — Но никто и никогда не говорил, что Генриху Боклерку жалость мешает вершить правосудие.
— Ха! — Алина сплюнула в ладонь вишневую косточку и посмотрела на Галерана. — Ты недоговариваешь. В Руане он собственными руками столкнул человека с крепостной стены лишь за то, что тот посмел спорить с ним!
— Наглядный урок тем, кто решит противоречить воле принца.
Густые брови Алины сошлись на переносице в одну строгую линию.
— Неужели тебе смешно?
— Нет, конечно. Нам остается только верить в добрые намерения Генриха и в его желание иметь на своей стороне моего отца. Рауль, что еще интересного удалось узнать?
Рауль вложил нож в ножны.
— Ничего особенного. Я расспрашивал о Раймонде Лоуике, но о таком здесь никто не слыхал. А вот об архиепископе Дургамском я кое-что узнал. Он вчера прибыл в Лондон.
— Фламбар уже здесь? — переспросил Галеран, чувствуя, как по спине бежит неприятный холодок. — Я не рассчитывал, что он будет так скор. Уверен, он по-прежнему наш враг. Даже если забыть о его аппетитах на севере, он никогда не простит нам того, что ему не удалось убить меня и отнять ребенка у Джеанны.
— При нынешних обстоятельствах он может оказаться бессилен и не сможет помешать нам. Мне сразу стало ясно, какего все ненавидят.
— Да-да, это так. Но до сих пор людская ненависть ему ничуть не мешала. Он, как по волшебству, выскальзывает невредимым из любых переделок.