– В лесах скрывается небольшой отряд сколотов…
– Кто? – встревожился Афеней.
– Похоже, что воины Марсагета.
– Почему Медведь не выяснил точно?
– Он едва не угодил в западню. Ушел с трудом. Дозорные отряда – опытные следопыты…
– Клянусь Зевсом и всеми богами олимпийскими, эта трусливая скотина и не пыталась подойти поближе! – вскипел Афеней и вскочил на ноги. – Где он?
– Отдыхает…
– Давай его сюда!
Одинокий Волк замялся, избегая тяжелого взгляда ольвийского купца; Афеней понял:
– Перепились, свиньи!.. – выругался длинно, виртуозно; сплюнул в костер, заметался по пещере. – Будь проклят тот день, когда я связался с вами! Ублюдки…
– Прости, господин… – смиренно бормотал Одинокий Волк. – С дороги устали, ну и… того…
– Ладно, – устало отмахнулся рукой Афеней. – Пусть… Отдыхает…
– Но он возвратился не с пустыми руками… – жестокая ухмылка проглянула сквозь буйную неухоженную поросль на лице Одинокого Волка.
– Говори.
– Сколоты оставили раненых в хижине Авезельмиса…
– Охрана?.. – оживился Афеней.
– А никого нет, – снова оскалился Одинокий Волк.
– Собирай людей! – приказал ольвийский купец. – Всех!
– Господин!.. – Одинокий Волк и впрямь как его лесной собрат защелкал зубами – на лице бандита появилось выражение ужаса. – Я… я д-думал…
– Что ты думал?
– Пусть… сарматы… А?
– Боишься? – покривился Афеней. – Боишься…
Афеней знал о схватке бандитов Одинокого Волка с Авезельмисом и чем она закончилась: больше десятка лесных разбойников сложили головы у хижины ведуна-отшельника. Поэтому страх Одинокого Волка, не желающего больше связываться с ним, был понятен Афенею – змеи, стражи жилища Авезельмиса, до сих пор виделись купцу в кошмарных снах.
Но он был упрям, бесстрашен и в чудеса, тем более в чудеса чужих богов, не верил: несколько раз Афеней водил купеческие караваны в Айгюптос, где жрецы святилища Осириса, что в городе Аканфе, и жрецы бога Птаха в Мемфисе приоткрыли ему завесы тайн, хранящихся в пыли каменных стен, мимо которых прошли тысячелетия. Это обошлось ему недешево; но одни знания составов ядов, убивающих врага бесследно и в нужное для отравителя время, уже того стоили. Не говоря об основах магии, открытых любопытному сверх всякой меры чужеземцу невозмутимыми жрецами. И неизвестно, что больше повлияло на их решимость посвятить Афенея в сокровенные тайны касты жрецов древнего Айгюптоса: настойчивость купца, подкрепленная богатыми дарами (а они были очень кстати для оскудевших сокровищниц храмов), или его персидско-ассирийское происхождение…
– Я сам поведу твоих людей, – решительно отрезал Афеней и жестом выпроводил Одинокого Волка из пещеры. – Поторопись!
Дозорный сколотов, расположившись на крохотной полянке, блаженствовал, подставив бородатое лицо жарким солнечным лучам, – после сытного обеда его разморило и клонило в сон. Шлем и кожаный кафтан он снял, но боевой топор и лук держал под руками; беззвучно шевеля губами, воин что-то напевал про себя. Иногда выражение беззаботности на его лице уступало место настороженности – не меняя позы он умолкал и сторожко ловил малейшие шорохи лесного разлива.
Афеней лежал шагах в десяти от сколота. Чтобы поднять боевой дух бандитов Одинокого Волка, они после изрядной трепки, устроенной им «безобидным» отшельником Авезельмисом, обходили хижину десятой дорогой – купец сам вызвался снять дозорных, чтобы без помех расправиться с ранеными воинами.
Афеней внимательно следил за расслабленной фигурой дозорного. Это был старый, опытный воин, и кажущаяся вялость и сонливость в один миг могли смениться неожиданным действием. Несколько раз ольвийский купец поднимал лук, пытаясь прицелиться поточнее, но тут же снова припадал к земле – уж больно удобную позицию выбрал дозорный: сзади его прикрывал толстенный ствол дерева, с боков – невысокие, но густые кусты, способные изменить полет стрелы. Да и трудно было поручиться в случае удачного попадения, что воин не закричит, не поднимет тревоги. Значит нужно было действовать наверняка, и Афеней, тая дыхание, ящерицей скользил среди пожухлой травы, стараясь подобраться поближе.
Он подкрался к дозорному сзади; теперь их разделял только древесный ствол. Дрожа от возбуждения, Афеней медленно встал на колени, сжимая в руках длинный узкий нож, затем поднялся на ноги и, уже не таясь, стремительно ринулся вперед.