И ничего не усмотрел. Самый обычный человек. Произнесенное мысленно слово «убийца» после повторения несколько раз стало напоминать бессмысленный набор букв, причудливый и нелепый. Он не чувствовал себя убийцей, такие дела. Он вынужден был защищаться. Осталось сознание собственной правоты – и прежнего превосходства над замороченными людишками из толпы, слишком пугливыми и слабыми, чтобы нарушать закон, не говоря уж о том, чтобы пристрелить врага, направившего на тебя оружие…
Пистолет он чистил и смазывал с каким-то новым чувством: как ни крути, до сегодняшнего «Зауэр» был игрушкой, и лишь теперь стал орудием смерти…
Глава девятнадцатая
Вендетта по-шантарски
Повстречались они, и не узнали друг друга. Поначалу.
…Родион в глубине души не переставал удивляться тому, как быстро и не без некоторого небрежного изящества он стал полноправным хозяином темно-вишневого «форда-скорпио» – хоть и семи годочков от роду, но вполне ухоженного и способного пробегать до «капиталки» совершенно ненужное шантарскому Робин Гуду количество километров, немногим уступавшее окружности земного шара. Наслушавшись жутких историй об автомобильной мафии, он, договорившись по телефону с давшим объявление продавцом, поехал на встречу, имея кобуру с «Зауэром» под джинсовой рубашкой навыпуск (Соня с десятью тысячами баксов в сумочке обреталась на квартире Самсона, ожидая звонка), но нашел по указанному адресу не притон с кидалами, а небольшую респектабельную контору, с владельцем каковой у него даже отыскались общие знакомые. Выяснилось, хозяин, ушедший в бизнес с погибельного по нынешним временам поста директора кукольного театра, на новом поприще сделал не в пример более ослепительную карьеру – настолько, что собрался менять заслуженного «скорпиона» на новенького импозантного «тельца», то бишь «тауруса». Немного смущаясь по старой памяти от того, что приходится обсуждать такие вещи вслух, господа бывшие интеллигенты все же довольно быстро договорились, какую сумму проставят в договоре, а какая перейдет из рук в руки, не тревожа компьютеры налогового ведомства. Сошлись на том, что налоговая полиция и без их денежек с голоду не подохнет, а потому в документах «форд» предстал совершеннейшим инвалидом, грудой ржавого железа, неведомо каким чудом еще способной самостоятельно двигаться, да и то не во всяком направлении, а потому и оцененной в пятнадцать миллионов рублями.
Правда, экс-кукольник, мужичок контактный и компанейский, до самого последнего момента опасался неожиданностей точно так же, как и Родион, и прихватил с собой неразговорчивого детинушку, отрекомендованного менеджером по связям с прессой (по некоему странному совпадению последний, подобно Родиону, носил джинсовую рубашку навыпуск, и временами под ней явственно обозначалась немаленькая выпуклость).
Обошлось. Одарили друг друга туманно-уголовно-дипломатическими намеками на возможные неприятности, ждущие того из партнеров, кто вздумает сжульничать. Выбрали нотариуса, кинув жребий – чтобы не нарваться на «подставку». Кинули жребий вторично – на банк, в котором будут проверять доллары. И занялись делом.
Когда после всех перипетий деньги перешли из рук в руки до последней бумажки, а хмурые стриженые молодцы так и не появились, высокие договаривающиеся стороны, обменявшись понимающими взглядами, облегченно вздохнули, расплылись в улыбке и почувствовали себя крайне неловко из-за всего, что за эти три часа один успел подумать о другом (и наоборот). Теперь, оставив позади треволнения, каждый из них понимал, что судьба свела его с милейшим и честнейшим человеком. Кукольник простер любезность до того, что в течение сорока пяти минут устроил Родиону оформление в ГАИ (по знакомству это обошлось в мизернейшую сумму).
Одним словом, все хорошо, что хорошо кончается. В пятнадцать часов сорок пять минут по шантарскому времени, на четыре часика опережавшему столичное согласно вращению Земли, господин Родион Петрович Раскатников ехал себе не спеша по проспекту Мира (бывшему проспекту Сталина), опустив стекло до упора, небрежно положив локоть на дверцу, пребывая в самом прекрасном расположении духа. Хотелось, чтобы его жизнерадостную физиономию за рулем американской тачки видело побольше народу. Он понимал, что желание этаким вот образом самоутвердиться выглядит чуточку детским, но ничего не мог с собой поделать.