Особенно,... 
57 
– Царь Перисад осмелится начать с нами войну? – с иронией спросил скептух[220], ведавший казной Скифского государства, седой, как лунь, старик с маленькой круглой головой. – Хе-хе… – вдруг рассмеялся он дребезжащим смешком. – Царь Перисад… Можно ли ждать плодов с дерева без корней? И кто поверит в воинскую отвагу мужа, предпочитающего не бряцанье доспехов и звон мечей на поле брани, а пиршественный стол?
Прозрачные намеки скептуха поняли все. Царь Боспора Перисад V не имел наследников, не отличался воинственным нравом и был весьма пристрастен к вину.
– В твоих словах есть доля правды, – ответил скептуху Скилур. – И все же нам нужно поостеречься боспорцев. Если они ударят в тыл войскам Зальмоксиса, ему придется худо.
– Хе-хе… – снова коротко засмеялся скептух. – Великий царь, выслушай мой совет.
– Говори, – Скилур относился к скептуху с почтением – несмотря на преклонный возраст, казначей был умен, как змея, и хитер, как лис.
– Видно казна Боспора вовсе не так пуста, как утверждает царь Перисад, если находятся средства для помощи Херсонесу. Потому я считаю, что форос, выплачиваемый нам боспорцами чересчур мал, – скептух хитро сощурил выцветшие от старости глаза. – Нужно потребовать дань в двойном размере по сравнению с нынешней.
– Разумно… – сдержанно улыбнулся Скилур. – Пошлем к Перисаду послов.
– Но только после того, как наши гиппотоксоты вытопчут конями пшеницу, взращенную боспорцами, и распугают стада овец и коз, – продолжил скептух, растягивая в ухмылке тонкие губы. – И тогда царю Перисаду, хе-хе, будет не до Херсонеса…
– Решено, – после некоторых раздумий сказал царь скифов. – Палак! Гиппотоксотов поведешь ты. Собирайся. Отправитесь завтра, к вечеру. Воины должны иметь по запасному коню. Главное – внезапность, быстрота, скрытность. С гарнизонами крепостей и больших поместий в бой не ввязывайся. Ты должен промчаться по землям Боспора как степной пожар. Жду тебя в Неаполисе через пятнадцать дней.
– Слушаюсь и повинуюсь, великий царь, – пытаясь сдержать радость, поклонился Палак.
В душе царевич торжествовал: впервые под его командой будет столько воинов, и каких! Наконец он утрет нос Зальмоксису, этому заносчивому выскочке, возомнившему себя великим полководцем.
– После, – Скилур повернулся к своему двоюродному брату-номарху, – наступит твой черед. Возглавишь посольство к царю Перисаду, – царь поклонился. – А теперь приглашаю вас отужинать…
Утро следующего дня застало Палака в хлопотах. Акрополь полнился вооруженными всадниками, готовившимися выступить в поход. Над крепостными стенами витал невообразимый гам: возбужденно перекликались гиппотоксоты, лаяли до хрипоты не кормленные сторожевые псы, ржали лошади, пригнанные с дальних пастбищ еще затемно.
Ближе к полудню запылали костры под огромными котлами, в которых варилась похлебка из конины, дюжие рабы начали выкатывать из погребов долбленые дубовые бочки с охлажденной оксюгалой, а в больших корытах отплясывали поварята, меся босыми ногами тесто для лепешек – все готовились к прощальному обеду.
Палак, озабоченно хмурясь, торопливым шагом направился к сыроварне. За ним шел один из его телохранителей, ведя в поводу лошадь с пустыми саквами. В поход воины брали в переметные сумы запас пищи, чтобы для быстроты передвижения есть на ходу. Кроме лепешек, вяленого мяса и тарани, царевич хотел взять и копченый сыр.
На пороге сыроварни Палака встретила поклоном худая женщина с обезображенным лицом.
– Мне нужен копченый сыр, – брезгливо покривившись, надменно сказал Палак. – Много сыра.
– Прости, господин, но тот сыр, что у нас есть, предназначен для пантикапейского купца Аполлония. Он уже уплатил за него, и царский рыночный надсмотрщик поставил на запечатанные корзины свое клеймо.
– Купцу торопиться незачем. Он подождет, пока вы заготовите недостающее количество. Где корзины? Я хочу посмотреть.
– Но, господин, сам превеликий царь Скилур велел…
– Уберись с дороги, мерзкая женщина! Пошла прочь! – Палак оттолкнул ее в сторону. – Мне лучше знать повеления царя.
Он уже шагнул внутрь, как кто-то рывком за руку вытащил его обратно. Взбешенный Палак круто обернулся – и столкнулся лицом к лицу с Савмаком.
– Как ты смеешь! Это моя мать! – губы подростка дрожали, глаза округлились и сверкали, как у камышового кота, рука лежала на рукояти акинака, подвешенного к поясу.
57 
