Особенно,... 
87 
Наконец Иорам Бен Шамах добрался до жилища брата по вере, ессея-сапожника. Неуютный длинный дом, где проживала многочисленная семья сапожника, служил ему и мастерской. Развернув перед входной дверью сверток, который он нес подмышкой, иудей достал стоптанные сандалии и постучал деревянным молотком, подвешенным за рукоятку. Ждать пришлось долго. Но вот дверь со скрипом отворилась, и на пороге появился хмурый каппадокиец, мелкий в кости и взъерошенный, словно спросонья.
– Ну? – буркнул он неприветливо, будто не узнав иудея.
– Вот… нужно починить, – робко протянул тот сандалии – с таким расчетом, чтобы их увидели торчащие неподалеку сикофанты.
– Всего-то… – пробрюзжал сапожник, разглядывая прохудившуюся обувь. – А деньги, чтобы заплатить за работу, у тебя есть?
– Сколько надо? – вытащил тощий кошелек иудей.
Опальный царский лекарь, и в лучшие времена одевавшийся неброско и скромно, теперь и вовсе носил старое рубище, подпоясанное простой веревкой. Конечно же, у иудея деньги водились, но он знал, что делал. Даже придворные роптали, осуждая царицу за то, что своим неразумным повелением она запретила им лечиться у столь просвещенного и опытного врачевателя и этим довела его до нищенского положения.
– Ладно, заходи, – оценивающим взглядом посмотрев на кошелек, милостиво пригласил сапожник. – Подождешь немного, я быстро управлюсь…
Едва входная дверь затворилась, сапожник упал на колени и истово облобызал руку несколько смутившегося иудея.
– Прости меня, о учитель, за мою дерзость! – с жаром воскликнул ессей. – Но я поступил, как ты меня учил.
– Встань, брат мой, – протянул правицу лекарь. – Ты все сделал верно. Прими мое благословение и веди к тому, кто меня ждет.
Нетерпеливый и импульсивный Диофант, переодетый в одежду простого воина, мерял шагами крохотную комнатушку в глубине мастерской. Отсюда начинался тайный подземный ход в заброшенную каменоломню; им нередко пользовались ессеи для своих собраний в мастерской сапожника, ибо дом Иорама бен Шамаха находился под надзором сикофантов Даиппа.
– Хайре, – по-эллински приветствовал иудея Диофант; они обнялись.
– Здравствуй, мой мальчик, – любуясь крепкой статью сына Асклепиодора, сказал Иорам бен Шамах. – Мы так давно не виделись…
– Эта взбалмошная селевкидская сука у меня уже поперек горла стоит, – со злостью молвил Диофант. – Скоро на царскую хилию римляне будут выливать ночные горшки. Наша служба хуже рабства. Мы теперь сторожим эргастул, гоняемся по горам за бунтовщиками, на поверку оказывающимися всего лишь обнищавшими земледельцами, не уплатившими вовремя налоги. А по ночам обслуживаем вакханалии приближенных и самой царицы. Пьянство, разврат… О, боги, я или сойду с ума, или брошусь на меч!
– Успокойся, Диофант, ты воин. Негоже тебе уподобляться изнеженным женоподобным мальчикам, которых пользуют придворные Лаодики. У нас есть цель, высокая цель, и из-за нее стоит потерпеть еще немного.
– Извини, учитель, ты прав… – Диофант глубоко вздохнул, чтобы обрести утраченное равновесие духа. – У меня важные новости.
– Митридат..?
– В полном здравии и шлет тебе лучшие пожелания.
– О, Сотер, благодарю тебя… – подняв глаза вверх, шепотом произнес лекарь. – Где он, что с ним?
– В очень надежном месте. Его приютил царь Малой Армении Антипатр. В целях безопасности Митридат носит другое имя.
– Антипатр знает?..
– Да. Но только он один. Антипатр очень привязался к Митридату. По моим сведениям, он прочит его в свои наследники.
– Это хорошая новость, – с удовлетворением прикрыл веки Иорам бен Шамах. – Благородный камень не потеряется среди обычных. Антипатр мудрый правитель, Митридат многому научится у него.
– Ты, как всегда, прозорлив. Антипатр нанял для Митридата лучших преподавателей. И он очень доволен блестящими успехами царевича.
– Кто еще знает, что Митридат в Малой Армении? – вдруг встревожился иудей.
– Только Моаферн; он и разыскал Митридата. На царевича снова покушались, но он сумел избежать и этой опасности. Митридат не по годам мудр и осторожен.
– Хвала всевышнему… – скупая улыбка озарила морщинистое лицо лекаря. – У мальчика большое будущее…
Царица Лаодика с нетерпением ждала жреца Даиппа. Она в одиночестве завтракала в огромном триклинии царского дворца, переоборудованном на римский манер.
Судя по ее наружности, царская китара оказалась для Лаодики нелегкой ношей. Она подурнела, располнела, большие, выразительные глаза потускнели, а в уголках чувственных губ притаились жесткие складки. Ненакрашенная, в поношенном пеплуме, царица была похожа на простолюдинку, матрону большого семейства, которой некогда следить за своей внешностью.
87 
