– Его величество, такое впечатление, был не в духе, – натянуто улыбаясь, сказал «полковник».
– Что поделать, – совершенно обыденно, словно речь шла о некоем реальном знакомом, сказала миледи. – Император никогда не отличался кротким нравом, я помню случай, когда он сыпал одними проклятьями, так и не сказав хоть одной осмысленной фразы, а сегодня по крайней мере мы удостоились самой настоящей беседы…
– Достаточно туманной, – сказал Бестужев.
– Гости сплошь и рядом предпочитают именно так изъясняться, – наставительно сказал маг, выглядевший довольным и радостным. – Скрупулезная точность – качество, присущее лишь нашему грубому миру, а тонкий живет по иным правилам… Пойдемте, дамы и господа? Боюсь, сегодня нам ничего более не достигнуть…
В коридоре Бестужев приотстал, поравнялся с «полковником» и с неподдельным любопытством поинтересовался:
– А о какой монете шла речь?
– Вы не слышали? – удивился «полковник». – Это очень известная история. В свое время Бонапарт выпустил монеты нового образцы и чекана, серебряные франки. Уж не знаю почему, но существовала опасность, что в народе они будут расходиться плохо. И было объявлено, что внутри одной из них мастерски спрятан документ, предъявителю коего Французский банк выплатит пять миллионов золотом.
– И народ не бросился тут же разламывать эти монеты? – усмехнулся Бестужев.
– О, это-то было предусмотрено… Деньги должны были быть выплачены по прошествии длительного периода, а не сразу – император наверняка задавался тем же вопросом, что и вы сейчас, неплохо зная психологию людей… Однако… Прошло столько лет, монеты исключены из обращения, очень давно их принялись со всеми предосторожностями ломать… Но документ так и не объявился. Пять миллионов франков золотом…
На его лице появилась невольная улыбка, исполненная алчного блаженства – или блаженной алчности, взгляд мечтательно устремился в потолок. «Хорошо тебя припечатали, неважно кто, пусть и не зная твоей подлинной сути, – ухмыльнулся про себя Бестужев. – Бакалейщик…»
– Знаете, что самое забавное? – спросил он. – Даже если монета с чеком внутри и существовала, ее сто раз могли потерять по неосторожности, и она сейчас покоится где-нибудь в земле, в Испании, или в болоте, в России, или под полом где-нибудь в Баварии…
– Это-то самое печальное, – серьезно ответил «полковник».
Глава восьмая
Торжество добродетели
Поначалу Бестужев не обращал особенного внимания на окружающих, здесь, в роскошном коридоре, опасаться нападения конкурентов не стоило, да и не прошел еще отведенный ему срок. Однако сработали профессиональные привычки, и он неким подсознательным чутьем отметил: слежка…
Вот только слежка оказалась какая-то неуклюжая и нескладная, в общем, и не заслуживавшая столь серьезного именования. На некотором расстоянии от него двигался тот самый молодой человек, крайне бездарно изображая, будто направляется куда-то по своим надобностям и Бестужевым не интересуется вовсе… У Бестужева возникло сильнейшее желание на него цыкнуть, как на приставучую муху или расшалившегося котенка…
Он справился с этим вполне уместным побуждением, дошел до своей каюты и отпер дверь. Вошел безбоязненно, но все же готовый к неожиданностям – проныра-адвокат мог решить, что выделенные его нанимателями денежки выгоднее прикарманить, а соперника попросту отправить головой в иллюминатор. Знаем мы этих судейских, они везде одинаковы…
Незапертая им дверь распахнулась, чувствительно стукнув Бестужева по плечу, и в каюту ворвался вышеозначенный молодой человек, захлопнул тщательно за собой дверь и уставился на Бестужева в приступе этакой забавной решимости и с напускной бравадой. Видно было, что чувствует он себя страшно неуверенно, но пытается выглядеть грозно.
Бестужев лишь отступил на шаг, глядя с любопытством. На серьезного противника юнец не походил нисколечко, даже интересно было выяснить наконец, что понадобилось этому занятному преследователю. С американскими бандитами мы уже сталкивались, с духом Бонапартия беседовали, о злокозненной египетской мумии наслышаны… что на сей раз?
– Простите, чем могу служить? – спокойно спросил Бестужев. – Что вам угодно?
Молодой человек выпалил:
– Мне угодно, чтобы вы, прохвосты, отказались от своих грязных замыслов! Иначе… Иначе… Я не шучу с вами!
Его рука нырнула под пиджак – и в следующий миг появилась на свет божий, отягощенная револьвером британской армии «Веблей», каковой он навел на Бестужева старательно и неумело. Обращался он с оружием примерно так, как преклонных лет и самого благонравного поведения монахиня с бутылкой шампанского, доведись ей держать в руках столь непривычный и богомерзкий предмет.