Последние отзывы

  111  

– Да? – поднял на Мойку взгляд Спартак. – А что, по закону без предъявления можно человека резать? Ты спросил у него, кто он, откуда? Сам-то кто таков, ты объявился перед людьми?

Мойка удивленно смотрел на Спартака.

– Это что ж за птица с нами в клетку залетела, а? – наконец поинтересовался он. – Давай-ка присядем в сторонке, – и кивнул своим шестеркам. Те быстро освободили уголок на втором, воровском ярусе. – Давай-давай, пообщаемся.

Спартак, оглянувшись на Федора и чуть пожав плечами, полез вслед за Мойкой. Устроившись, Мойка помолчал, глядя на Спартака, у которого возникло ощущение, что тот видит его насквозь, и сказал:

– Ну что ж, похоже, надобно тебе растолковать кое-что... Я на этом этапе смотрящий, ясно? И как смотрящий, людьми поставленный, большую власть тут имею. Люди меня многие знают, а вот ты кто, никому не известно. Так что мои решения, – тут Мойка улыбнулся, – ты можешь обжаловать, как на место прибудем. Там авторитетные люди есть – Крест, Туз, Марсель. Посмотрим, что они решат. Только я тебе заранее скажу: покойничек ты, хоть и дышишь пока... Вот такие у тебя першпективы, фраерок.

Опаньки! Марсель! Неужто старый знакомец? Да нет, не бывает таких совпадений. А вдруг?! Терять Спартаку, судя по всему, нечего, тут Мойка прав, не в поезде, так в лагере точно порежут...

– Марсель, говоришь, решать будет? – небрежно, вроде как даже лениво, проговорил Спартак. – Это какой же Марсель – питерский? Не с Васьки^[28] случаем?

Мойка недоуменно поднял брови; заметно было, что вор не ожидал такого поворота в беседе.

– Которого во Львове на сходняке едва мусора не замели, но он слинял успешно? – продолжал Спартак, видя уже, что попал он, в точку попал, наш это Марсель, старая сволочь!

– Ну допустим, – нехотя проговорил Мойка, – а ты-то тут с какого боку шьешься?

– А ты поинтересуйся, с кем Марсель с того сходняка ноги уносил. А потом мы с тобой, ежели желание не пропадет, еще побалакаем, – закрепляя успех и внутренне ликуя, проговорил Спартак.

– Так ты Марселя кореш будешь? – в глазах Мойки мелькнул огонек недоверия.

– Можно и так сказать, – уклончиво ответил Спартак.

Пусть «уголки» пока в непонятках побудут, а там и Марсель, глядишь, сам объявится...

– Ладно, пошел я к себе, не хворайте тут! И финну вещи верните. За него я ответ держать буду, ежели что.

Спартак спрыгнул вниз и скромно сел на свое место.

Ухо, бросив на Спартака злобный взгляд, и второй уголовник полезли наверх. Сверху тут же послышалось бурное обсуждение, но разговор шел с таким большим количеством жаргонных выражений, что Спартак вообще ничего не понимал. Несколько раз прозвучало имя Марселя. А спустя некоторое время на пол шлепнулись сапоги и куртка.

Пока Спартак вел переговоры с Мойкой, Федор усадил финна на полку и кое-как перевязал ему голову нашедшейся в его мешке тряпицей.

Подобрав с пола куртку и сапоги, Спартак протянул их Хямме. Помялся и, запинаясь, выдал:

– Пидяа киинни, уюстяа вяа, кукан ей тяассяа еняа лоуккаа синуа^[29].

– Вилпиттоомат киитоксени, – с чувством ответил ему Хямме, протягивая руку, – эн унохда ситяа!^[30]

Спартак ни хрена не понял, устало присел к стенке и прикрыл глаза. Подумал: «Да, чего у меня никак не отнять, так это умения влипать в различные истории. Теперь еще и Марселя приплел... Эх, ладно, доберемся до места – там видно будет, как из всего этого выпутываться».

Увлекательное путешествие по просторам Родины продолжалось. Спартак беседовал с Хямме, вспоминая все больше финских слов из разговорника и попутно заучивая новые. Более несочетаемых понятий, нежели «Хямме Муллоннен» и «тюрьма», представить себе было трудно. Городской или сельский житель, будь он человеком достаточно сильным, что называется – со стержнем внутри, при определенной сноровке сумеет выжить на зоне, вписаться в тамошнее общество и занять место не на самой низшей ступеньке лагерной иерархической лестницы. Разумеется, будет трудно, разумеется, будет больно. Но это возможно.

Только не для Хямме! Поскольку старый финн не был ни городским, ни крестьянином. Он был охотником-одиночкой. Последние лет тридцать, после смерти жены, обитал в собственноручно построенной избушке в лесу, жил охотой и рыбалкой, а в городе появлялся только для того, чтобы продать излишек рыбы и мяса и купить крупу, спички, кое-что из одежды, еще какие-то бытовые мелочи... За более чем четверть века Хямме отвык и от людей, и от отношений с людьми, вот в чем дело. «Нельзя жить в обществе и быть свободным от общества», – это все, конечно, правильно, но Хямме-то в обществе не жил! И уж тем более не сможет выжить там, где словосочетание «нельзя быть свободным» приобретало самый что ни на есть буквальный и зловещий смысл...

  111