49 
Словно в ответ на мои мысли, офицер оставил свой теодолит и знаками стал вызывать с той стороны новые лодки с солдатами.
Если действовать, то прямо сейчас, — решил я. — Пока не поздно.
Я собрал всю свою волю и поднялся из травы. Тщательно осмотрев и поправив свое обмундирование, я взял наизготовку короткоствольную драгунку и двинулся к офицеру.
Он, не обращая на меня никакого внимания, продолжал делать знаки солдатам, концентрировавшимся на том берегу.
Я подошел к нему совсем близко. Сердце гулко стучало у меня в груди. И тогда я энергично, четко и властно, выступая в данный момент от лица всей страны, произнес:
— Вы нарушили государственную границу. Требую: немедленно убирайтесь с нашей земли.
— Ошибаешься, солдат, — ответил офицер по-русски и, засмеявшись мне в лицо, открыл свой фотоаппарат и заснял меня. — Эта земля уже наша.
Отвернувшись от меня, он снова склонился над теодолитом.
Я не упустил случая и за его спиной сделал необходимый маневр: отошел немного в сторону, выбрав удобную позицию для стрельбы вдоль границы, и снова вскинул свою кавалерийскую винтовку-драгунку:
— Предупреждаю в последний раз: буду стрелять.
Офицер, оставив свой теодолит, снисходительно оглядел меня с головы до ног:
— И вам с того берега ответят пушки. Вы этого хотите? Убирайтесь прочь!
— Срок моего ультиматума истек, — спокойно сказал я. — Руки вверх! Вы арестованы.
Офицер задохнулся от ярости.
— Молокосос! — закричал он. И, повернувшись к своим солдатам, приказал: — Взять его.
Грянул выстрел. Офицер, взмахнув руками, повалился на свой теодолит. Я подскочил к убитому мной японцу и, прикрываясь им, быстро оттащил его в кусты.
Лишившись командира, солдаты растерялись. Какое-то мгновение — и они бросились к своим лодкам, обратившись в отчаянное бегство.
С того берега ударила пушка, застрочил пулемет.
— Не отвечать! — закричал я курсантам. — Быстро ко мне.
Вокруг нас засвистели пули. На том берегу, укрываясь за скалами, рассыпались и залегли цепи японских солдат.
Я оттащил труп убитого подальше от берега и спрятал среди скал. Выпрямился, отер пот с лица.
— Правильное решение! — услышал я за спиной знакомый голос.
Это был начальник заставы. Вместе с ним спешили к месту боя пограничники. Подбежали и оба курсанта.
— Везите труп на заставу, — приказал командир. — Действовали верно, по обстановке. Я принимаю командование. А спектакль скоро кончится. Повезло нашим курсантам: сразу — боевое крещение.
О СЛАВЕ Я НЕ МЕЧТАЛ
1
О славе я не мечтал. Известность меня смущала. В те годы не только я, но и многие пограничники имели на своем счету внушительное число задержанных нарушителей. То, что при прорыве контрабандистов и диверсантов через границу нас с Ингусом вызывали на соседние и даже на отдаленные заставы, казалось мне нормой. И если вдруг в каком-нибудь разговоре звучали в мой адрес слова «самый лучший», «самый опытный», «знаменитый», я, честно признаюсь, чувствовал себя неуютно, терялся.
И вдруг приезжает к нам на заставу Евгений Рябчиков. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что сам командарм Блюхер посоветовал журналисту написать о «знаменитом следопыте» Карацупе. Я — и вдруг «знаменитый»? Тут что-то не так. А Евгений, не обращая внимания на мое смущение, рассказывает, что начальник войск округа предложил ему пожить на нашей заставе три-четыре месяца, и не просто пожить, а надеть форму, получить оружие и вместе со мной ходить в наряды.
Когда я узнал, что расспрашивать меня он не будет, вроде как облегчение почувствовал. Какой из меня рассказчик? Вот в наряды ходить — это пожалуйста. Мне и самому интересно, что это за люди, журналисты, и как поведет себя мой новый знакомец на дозорной тропе.
Евгений оказался и выносливым, и сметливым, и неробким человеком. Много троп мы с ним прошагали, в разных переделках побывали, а в часы досуга, уже без робости и стеснения, я о многом ему рассказал. В итоге написал Евгений обо мне книжку. Занятной она получилась. Чтобы и вы в этом убедились, приведу фрагмент главы, в которой рассказывается о том, как мы с Ингусом задержали девять нарушителей.
«Ночь выдалась на редкость темной. За окнами заставы лил обложной дождь, во дворе свистел ветер, уныло гудели кусты. За пограничной рекой, в глинобитной крепости, тревожно выли собаки и на ветру раскачивались фонари.
49 
