Андрей

Сознание возвращалось медленно, и так же постепенно вырисовывались предметы окружающей обстановки: сначала контуры, затем более мелкие детали, а потом словно кто-то с помощью дистанционного пульта включил цвет. Андрей с недоумением рассматривал невзрачную комнатенку, в которой он очутился непонятно как.

Андрей лежал, одетый лишь в трусы и майку, на обычной медицинской кушетке, прикрытой грубошерстным солдатским одеялом. Комнату освещала единственная лампочка, висевшая под потолком. В помещении он был один.

Потрогав голову и убедившись, что с нею все в порядке, юноша сел – и охнул, неловко поставив на пол левую ногу. Боль вернула ему способность мыслить. Он вспомнил все: и милиционеров, передавших его бандитам, и Февраля, и схватку с Самураем, и побег.

Но потом в памяти появились провалы. Перед его внутренним взором завертелся калейдоскоп несвязных сюжетов и картинок: лесная поляна, Февраль с ножом в руках, какой-то странный длинноволосый мужчина, ощущение полета и сплошное мелькание снежной целины и кустарников, над которыми он летел на низкой высоте.

Андрей перевел взгляд на ногу, потрогал со знанием дела наложенную повязку и наконец сообразил – он ранен! В него стреляли!

Но где он находится? Что это за комната? Больничная палата? Непохоже.

Юноша встал и поковылял к столу. Усевшись на табурет, он с любопытством начал рассматривать жалкую посуду, прикрытую вафельным полотенцем. На дощечке лежала краюха хлеба в прозрачном полиэтиленовом пакетике, и только теперь юноша понял, как сильно он проголодался.

Чуток поколебавшись и бросив вороватый взгляд на дверь, он мысленно махнул рукой на приличия и, достав хлеб из пакетика, начал жадно жевать. Съев краюху без остатка и немного удовлетворив чувство голода, Андрей выпил кружку воды, которую налил из графина.

В голове наконец прояснилось, и юношу постепенно начало охватывать чувство тревоги. Он подошел к двери и попытался ее открыть. Но она была заперта.

Тогда Андрей направился к окну и выглянул наружу. Он увидел просторный двор, который освещал одинокий фонарь. Чуть поодаль виднелись какие-то здания. Все их окна были темны, и лишь в одном, самом большом, горел свет.

На душе стало совсем муторно. Может, сбежать через окно? Но для этого нужно выставить раму, что было совсем не просто.

А есть ли смысл бежать? Тот, кто его сюда привел, – вернее, принес, поправил себя Андрей, вспомнив ранение и свой "полет", – видимо, был добрым человеком. И аккуратным: постиранная и заплатанная одежда юноши лежала на скамье у окна, тщательно сложенная стопкой.

Наконец, он спас его от бандитов. Кажется, спас, уточнил юноша: события на поляне все еще виделись расплывчатыми, нереальными.

Неожиданно его внимание привлек шорох и писк. Он оглянулся и увидел мышь, которая сидела в углу и, как ему показалось, смотрела на него черными бусинками крохотных глаз с доброжелательным интересом.

Андрей поискал что-нибудь тяжелое, чтобы бросить в мышь, но не нашел. Тогда он сказал "кыш!" и махнул рукой. Но крохотная зверушка даже не шевельнулась.

Ладно, пусть ее, решил Андрей. На него вдруг навалились апатия и усталость, и он, вернувшись к медицинской кушетке, лег и укрылся одеялом до подбородка. В комнате было тепло – в "буржуйке" возле двери все еще тлели уголья – но его зазнобило.

Так он пролежал добрый час, весь во власти тревог и сомнений. Как там мать? Она работает в ночную смену и пока не знает, что сын ночует не дома.

А что будет, когда мать придет с работы? Вдруг она звонила ему поздним вечером.

Служебным телефоном мать пользовалась очень редко, так как младшему медперсоналу это не разрешалось.

Все зависело от дежурного врача. А они были разными. И отнюдь не все относились к медсестрам доброжелательно и с пониманием их проблем.

Андрею было хорошо известно чутье матери на опасные ситуации. Она как будто видела их в волшебном зеркале, скрытом у нее внутри. Сколько он ее помнил, она всегда находилась в состоянии постоянной настороженности. Поэтому, Андрей совсем не удивился бы позднему звонку матери.

  81