127 
Благо можно было подсесть к дюжине столов, расставленных в художественном беспорядке, моментально появлялся официант в белом смокинге и порхал вокруг. Выбрав стол, где не было ни единой живой души – чтобы не выставить себя на посмешище не столь уж утонченными манерами, – Мазур перехватил того-сего и почувствовал себя веселее. По крайней мере, он хотя бы знал, что начинать следует с крайних ножей и вилок.
Увы, одиночество продлилось недолго – к нему подсел нестарый благообразный сеньор, обрадованный случаю покалякать о военном флоте. Изрядно поддавший светский лев, как выяснилось, ни во флоте, ни в армии никогда не служил, но недостаток личного опыта возмещал платонической любовью, выражавшейся в собирании всевозможных коллекций. Держался он столь непринужденно, что Мазур поначалу даже заподозрил собеседника в голубеньких пассивных потугах, но довольно быстро уяснил, что это попросту предельно эксцентричный светский бездельник, должно быть, всех уже измучивший своим хобби и потому воспрянувший духом при появлении свежей жертвы. За каких-то четверть часа на Мазура низверглась целая Ниагара неизвестных доселе фактов, курьезов и подробнейших сведений о забытых ныне военных кораблях: от дрейковской «Золотой лани» и незадачливого фрегата «Ваза» до чилийского броненосца «Бланко Энкалада», более ста лет назад вошедшего в историю исключительно потому, что он оказался первым броненосцем, потопленным в Латинской Америке с помощью торпеды. Он даже подарил Мазуру настоящую пуговицу от военно-морского мундира Германской империи – с кайзеровской короной, лентой и якорем. Сначала это было интересно, но потом стало надоедать, поскольку все более хмелевший собеседник откровенно пытался объять необъятное. В самые сжатые сроки Мазур ускользнул, притворившись, будто кто-то его зовет, быстренько замешался в толпу и пробрался подальше.
Сначала он чувствовал себя немного неловко в черной тужурке с нашивками коммодора и якорями на рукавах, но потом убедился, что ни у кого этот наряд недоумения не вызывает. Если на него и таращились с любопытством, то исключительно из-за того, что донья Эстебания представила его этакой помесью Джеймса Бонда с Рэмбо и, разумеется, не умолчала о его роли в недавнем уничтожении Тиль-кары – изъясняясь недомолвками, конечно, но так, что все было ясно любому мало-мальски сообразительному слушателю. С большим подъемом встретили трудящиеся, как говорится. Братцы Гарай, выскочки и парвеню, ничьей любовью не пользовались – Мазур втихомолку подозревал, что дело тут не в высоком моральном облике и законопослушности окрестных помещиков, а в вульгарной спеси старых родов. Циничный Кацуба мельком заметил, что, очень может быть, кто-то из присутствующих как раз и займет место Гараев в некоем явственно припахивающем бизнесе – разумеется, ведя дела как раз с присущим истинному кабальеро деликатным изяществом, которого выскочки напрочь лишены...
По этой причине – активнейшем участии в наказании нуворишей – Мазура даже пообещал наградить орденом некий седовласый идальго, оказавшийся ни много ни мало приближенным претендента на бразильский престол дона Дуарте Браганца (как с изумлением узнал Мазур – по совместительству председателя Общества российско-португальской дружбы). Даже старательно записал имя и фамилию русского коммодора. Мазур, конечно, не стал говорить благожелательному старичку, что отправленная на эту фамилию в Россию награда никогда не найдет героя...
«Беда с этими иностранными регалиями, право», – подумал он, бочком-бочком отодвигаясь от сеньора, имевшего полное право награждать орденами давным-давно отмененной Бразильской империи. Из тех орденов, что у Мазура были, ровно пять пришлось закинуть подальше в ящик стола, поскольку их отменили новые правительства разных экзотических стран, куда его заносило...
Что хорошо, здесь без труда можно было затеряться в толпе, в крайнем случае попросту бродя с мизантропическим видом на периферии вечеринки. К некоторому удивлению он обнаружил, что проспавшаяся Лара, трудами хозяйки наряженная в черное вечернее платье, чувствует себя здесь как рыба в воде – немного оттаяв, на хорошем английском болтает с новыми знакомыми и при этом ухитряется ничуть не выглядеть инородным телом: полнейшее впечатление, что для нее подобные приемы ничего нового и не представляют. Попозже, правда, она немного перебрала и стала откровенно вешаться на шею какому-то молодому мачо с квадратной челюстью, но и здесь, по сравнению с парочкой столь же молодых гостей, она не выглядела белой вороной. В конце концов она со своим кавалером, стараясь перемещаться понезаметнее, ускользнула в сторону старого особняка (их тут было два, столетней постройки и более современный). Тенью следовавший за ней Франсуа поневоле отстал, оглянувшись на Мазура, сплюнул:
127 
