44 
– Честно, не знаю, что тебе сказать, – пожал плечами Мазур. – Тебе виднее. Может быть, да, а может, и нет, что тут сейчас скажешь, не имея ни пленных, ни достоверной информации... Одно ясно: зря мы поленились снимать печати со стволов, самое время... – Он оглянулся на приближавшегося сержанта Лопеса и спросил уже громче, по-английски: – Полиция не будет возражать, если мы лишим оружие невинности в виде печатей?
– Не будет, – вяло ответил Лопес. – Даже наоборот, рекомендует именно так и сделать. Из столицы мы давно выехали...
Он стоял, устало держа автомат дулом вниз, и на его белый костюм жутко было смотреть – бродяга бродягой. Мазур видел, что после всех героических передвижений по-пластунски сам выглядит не лучше. Ни дать, ни взять – Адам-сплошная-глина.
– Эй! – окликнули их из окна вагона. – Как там, кончился вестерн?
Мазур поднял голову. В проеме, обрамленном обломками деревянных жалюзи, красовались «белозубики» – американская парочка, Дик и Мэгги, насквозь поддельные арканзасцы.
Сержант Лопес, уставясь на них свирепо и угрюмо, беззвучно пошевелил губами – Мазур мог совершенно точно сказать, даже не зная испанского, что именно произнес про себя бравый служака. Поскольку сам думал то же самое. В таких ситуациях зеваки не просто раздражают – приводят в бешенство. Особенно если стоят со столь беззаботными рожами, словно вышли из кинотеатра с премьеры очередного блокбастера.
– А не выпить ли нам по рюмочке, сержант? – искренне предложил Мазур. – После такого карнавала?
– С удовольствием, сеньор, – отозвался Лопес, безуспешно пытаясь выхлопать из костюма глиняную пыль. – По-моему...
– Есперен, сеньорес![13] – раздался сзади непонятный крик.
Их нагнал пожилой человечек, судя по одежде – пассажир плебейского класса – и что-то горячо затараторил, обращаясь сразу ко всем троим, яростно помогая себе выразительными жестами. В конце концов сержант что-то веско, угрюмо ответил, мановением руки отослал болтуна прочь.
– Что там? – спросил Мазур, ни черта не понявший.
Лопес быстро огляделся, понизил голос до шепота:
– Не знаю, как к этому относиться, сеньор коммодор... Этот тип уверяет, что за несколько минут до... начала заварушки видел с крыши, как из окна вагона кто-то выпростал красную ленту. Довольно длинную, яркую, заметную. Вообще-то мы уже сталкивались с таким приемчиком. Условный сигнал, и довольно эффективный: красное видно издалека, при нужде достаточно разжать пальцы, и не останется никаких улик... – Он тяжко вздохнул. – Говорит, будто это было окно одного из двух вагонов первого класса. Которое точно, конечно, не рассмотрел.
– А вы обратили внимание, что оба вагона первого класса целехоньки? – спросил Мазур.
– Обратил, сеньор коммодор. Только еще неизвестно, верить этому типу или не стоит. Такие, с позволения сказать, свидетели частенько выныривают. Наврет выше головы, чтобы угодить в «вознаграждаемые лица» – всякое бывает, иногда доля вознаграждения и впрямь свидетелям достается. Или в газеты ему попасть хочется.
– Газетчиков тут вроде бы нет, – сказал Мазур. – И насчет вознаграждения пока неясно, а?
– Совершенно верно, сеньор. Только вот... что прикажете делать? Улик ведь никаких. В вагонах – десятка три совершенно респектабельных субъектов. Прикажете обыскивать? Если и была лента, она сейчас валяется где-то за рельсами, а ничего другого может и не отыскаться... – Он помолчал, вздохнул еще тяжелее: – Сеньор коммодор, сеньор Мигель, послушайте моего совета, приведите оружие в порядок. И держите на поясе. Не нравится мне т а к о е начало путешествия, я человек суеверный, насколько позволено доброму католику, храни нас Святая Мадонна Сантакрочийская во всеблагости своей...
Глава седьмая
Вдали от твердой земли
Собственно, не столь уж и большое расстояние отделяло от земной тверди – Ирупана в этих местах была не шире полукилометра, а пароход большей частью шел по середине реки, иногда, впрочем, приближаясь к берегу на расстояние прицельного пистолетного выстрела...
Пароход именовался несколько пышно для своих скромных размеров – «Хенераль О’Хиггинс». На комизм этой пышности обратил внимание Мазура, конечно же, Кацуба, сам Мазур в здешней истории был не силен. О’Хиггинс, покинувший родную Ирландию из-за тамошней голодухи и ставший мелким чиновничком в испанской колониальной администрации, благодаря случайной улыбке порхнувшей поблизости дамы по имени Фортуна, закончил дни генералом республиканской армии и одним из авторов конституции Санта-Кроче, так что по здешним меркам был чем-то вроде Джефферсона.
44 
