Особенно,... 
45 
Вот только поименованный его святым для каждого коронадо именем пароход мало напоминал «Куин Элизабет» – обычное речное суденышко, лет сорок назад на совесть построенное в Аргентине. Правда, Мазур так и не смог с маху определить, отчего здешний капитан вопреки устоявшимся обычаям вкушает пищу не в обеденном зале первого класса, а, по точной информации, в своей каюте: то ли из-за прекрасно осознаваемого несходства своей посудины с океанским лайнером, то ли, наоборот, из-за буйного чванства. Кацуба склонялся ко второй версии, и, быть может, не ошибался: за два дня плавания Мазур видел капитана раза три, мельком – и в конце концов не далее как сегодня сделал окончательный вывод, что здешний «первый после бога» страдает манией величия в тяжелой, запущенной форме. Рослый и широкоплечий, декорированный роскошной черной бородищей, в белоснежнейшем костюме с ярчайшими шевронами на рукавах, в лазоревой фуражке с надраенным гербом, он не шел – шествовал, заложив руки за спину, глядя сквозь встречных. Матросы от него заранее шарахались и старались сделаться ниже ростом, даже помощник, тоже щеголявший шевронами и гербом на фуражке, веселый малый, словно бы невзначай оказывавшийся там, где пребывала Ольга, хефе откровенно побаивался. Одним словом, маленький захолустный сатрапчик. Похоже, на него нисколечко не произвели впечатления дипломатические титулы, под которыми в списке пассажиров значились Мазур и Кацуба, сержанта Лопеса он не видел в упор, мало того, не обращал внимания даже на Ольгу, из-за чего циничный Кацуба вслух заподозрил его в иных пристрастиях, схожих по цвету с фуражкой.
А в общем, могло быть и хуже. Еда – относительно сносная, два стюарда передвигались все же быстрее черепахи, пиво сплошь и рядом подавали холодным. По сравнению с иными местами, куда забрасывало Мазура мановение генеральских перстов, – сущий курорт.
Правда, чертовски скучный. Густой лес по обоим берегам реки удручал монотонностью – иногда возникало даже впечатление, что «Хенераль» все эти два дня старательно крутится вокруг большого острова: те же самые коряги, во множестве усеивавшие коричневую спокойную воду, те же чакры – небольшие фермы – попадавшиеся на берегу то справа, то слева, те же вопли обезьян где-то в кронах... Экзотику обеспечивали кайманы, в иных местах лежавшие на воде у берега целыми эскадрами и флотилиями, крупные черепахи на песчаных отмелях, попадавшиеся иногда на глаза анаконды и прочее зверье. Экзотика эта приелась быстро.
Однажды навстречу проплыл кальяпо – тройной плот из легкого бальсового дерева, длиной метров в шесть. Но и в этом зрелище не было особенной экзотики: на всех трех звеньях плота свалены штабелями самые прозаические ящики, шестеро босых плотовщиков, чистокровных индейцев, одеты в самые что ни на есть космополитические джинсы и рубашки, а на одном из штабелей шумно исторгает ламбаду новенький магнитофон-бумбокс.
Сосед Мазура по табльдоту, прилично говоривший по-английски старичок, чиновник какой-то провинциальной торговой фирмы, после встречи с плотом стал рассказывать, что индейцы в Санта-Кроче делятся на «индиос» – относительно цивилизованных, обитающих в деревнях, и лесных – барбарос, которые до сих пор ходят нагишом, пуляют по всему, что движется, отравленными стрелами из духовых трубок, засушивают головы убитых, а при случае не прочь полакомиться забредшим в их места чужаком. Мазур поначалу поверил, но Кацуба эти интересные россказни безжалостно высмеял и объяснил, что чиновничек, несомненно, обладающий развитым чувством юмора, попросту пудрит мозги случайному иностранцу: «барбарос» и в самом деле кочуют по лесам, но к одежде и огнестрельному оружию приохотились давно, иные даже с грехом пополам читают газеты, головы не засушивают уже лет с полста, а что до людоедства – брехня, разоблаченная еще сотню лет назад. В отместку Мазур поведал Мюнхгаузену, что в его родной Сибири белые медведи по ночам утаскивают постовых на перекрестках, зимой города заметает снегом до третьего этажа, а кофе в ресторанах подается в виде кусочка коричневого льда, и несчастный клиент вынужден его сам разогревать на спиртовке. Самое смешное, тот поверил, по всему видно...
Сейчас этого болтуна, к счастью, на верхней палубе не наблюдалось. Мазур там оказался единственным живым существом. Делать было совершенно нечего, и он торчал у высоких перил, швыряя окурки в коричневую воду, время от времени перемещаясь внутри замкнутого квадрата.
45 
