106 
Паколет, тоже успевший разделаться с парочкой кубков, громко хихикнул:
– Ты еще расскажи, как они тебе почетные титулы преподнесли…
– Молчал бы ты, баронская морда… – печально отмахнулся Бони. – Ну да, точно, преподнесли. Собиратель Земель, Победоносный Воитель, еще как-то там… Подхалимы собрались мою конную статую на площади возводить, но тут уж я из себя вышел, рявкнул так, что без команды разбежались, а скульптор, для этой угодливой цели ими за большие деньги из Ронеро выписанный, с перепугу так из дворца припустил, что за границей только и остановился… Сижу, правлю дальше. Бароны на цыпочках ходят, самому кусок до рта донести не дают. Я даже мечтал, чтобы устроили они, наконец, какой-нибудь заговор – все-таки развлечение, да и можно их потом на воротах развешать… Да разве от них дождешься? Пятки мне чесать на ночь готовы, доченек в фаворитки наперегонки так и подсовывают… – Он покосился на Элкона. – Ты, отрок, уши пока заткни, тебе еще рано про баб слушать…
Элкон преспокойно ответил:
– Могу вас заверить, ваше величество, что мои познания в этом предмете отнюдь не теоретические.
– Ну, тогда слушай, – махнул рукой Бони. На его щекастом, сытом лице отобразилось нешуточное страдание. – А эти доченьки – особая статья и новая печаль. Не успеет из-под тебя вылезти, зараза, начинает зудеть: мол, нельзя ли папеньке прирезать угодий? Или золотую цепь пожаловать? Или в камергеры произвести? Да вдобавок каждая в законные королевы рвется. Однажды подрались – ну, была картина! Бродячий цирк такой комедии не урежет! Одним словом, командир, вспоминаю я наши с тобой странствия и от тоски чуть подушку не грызу: как мы от погони бегали, под кустами спали и жрали что попало, как в Хелльстаде со страху писались, как с демонами в Трех Королевствах хлестались… – Его голос достиг высот пафосной мечтательности. – И под смертью ходили что ни день, и по воздуху летали, и по воде улепетывали, весь мир на нас шел войной… Вот была жизнь! Вот когда человеком себя чувствовал!
– Взял бы да и отрекся, – насмешливо посоветовала Мара.
– Не могу, – уныло признался Бони. – Духу не хватает. Крестьянская натура не позволяет – коли уж тебе досталось хозяйство, из рук его не выпускай… На этот счет есть какое-то ученое словечко, что-то насчет репы – реплекс вроде бы… Реплекс у меня такой…
– А у тебя? – поинтересовалась Мара, с подначкой глядя на Паколета.
– А мне его бросать неудобно, – столь же печально, как только что его коронованный сюзерен, признался Паколет. – Как он один останется со всей этой сволочью? У меня то же самое, командир: жизнь не в жизнь… Бони меня по великодушию своему пожаловал в бароны – когда свергали короля Арсара, кого-то из баронов по ходу дела пристукнули, и остались бесхозные земли… Только радости от этого никакой. Походил я гоголем ровно месяц – потом надоело. Не умею я этого – пиры устраивать, с соседями-олухами на охоту ездить, вассалов судить по выходным дням в самой что ни на есть торжественной обстановке, управителевы книги проверять, воровство выискивая… Осточертело.
В горницу тихонько проскользнула старуха Грельфи. Увидев, что на нее обратили внимание, замахала сухонькими ручками:
– Не беспокойтесь, светлый король, я где-нибудь с краешку примощусь, корочку пожую и водичкой запью…
Однако, усевшись за стол, наложила себе на золотую тарелку немало вкусных кусочков и в кубок наплескала отнюдь не родниковой водички. Встретив взгляд Сварога, непритворно вздохнула:
– Умаялась, государь. Весь замок облазила от подвалов до крыши, а уж зеркало три часа изучала, попробовала на нем все, что только умею… И сквозь решето на него смотрела, и семь иголок раскладывала, и на птичье крыло ворожила…
– И что с ним, с зеркалом? – жадно спросил Сварог.
– Откровенно тебе скажу, государь, – не понимаю… Ничего даже отдаленно похожего прежде не видела, в жизни не сталкивалась. – Грельфи выглядела не на шутку удрученной и усталой. – Что-то я за этим зеркалом увидела, знать бы только – что… Поначалу решила, что это Древние Дороги – нет, шалишь, совсем другое что-то… Заводь, думаю. Опять нет, никакая не Заводь. И уж никак не Соседняя Страница. Там какая-то Бездна, светлый король. – Она произнесла последнее слово, выделяя и чеканя каждую буковку. – Вот и все, что я углядела. Насквозь непонятная мне Бездна, жутко мне от нее, холодом на меня от нее дует… Но ихний Кривой Мак был прав, и монах тоже, – зеркало это, Бездна эта не имеет отношения ни к черной магии, ни к нечистому. Просто Бездна… – Она пожала плечами в тщетных попытках облечь в четкие человеческие слова непонятные ей самой образы. – Насквозь мне непонятная. Подержать бы тех, в балахонах, что из нее вылезают, за шкирку, в глаза посмотреть, «серебряным трезубцем» попытать… Или, скажем, «четырьмя углами»…
106 
