107 
– Вы это о чем? – жадно спросил Бони.
– Да так… – скупо ответил Сварог, потому что хвастаться было нечем. – Очередная напасть, лезет тут из одного зеркала непонятно кто и непонятно откуда…
– Видал? – Бони отнюдь не по-королевски подтолкнул Паколета локтем. – Живут же люди! Я так понимаю, командир, у тебя вроде намечается очередное рисковое предприятие?
– Насчет риска пока не знаю, – честно признался Сварог. – Но загадочка серьезная и пакостная, чует мое сердце…
– Командир! – вкрадчиво сказал Бони. – А не найдется ли у тебя по старой памяти местечка в рядах? Для нас обоих? Ты не смотри, что у меня брюхо отросло, – поболтаться по бездорожью недельку-другую, сухим куском питаясь, оно и пропадет…
Паколет торопливо закивал:
– Да уж понятно, для обоих. Куда тебя одного отпускать, деревенщину…
– Мне мест в рядах не жалко, – сказал Сварог. – Ряды, честно признаюсь, настолько редки, что тоска берет. Вот только… Вы хорошо подумали, ребятки? Сейчас вы как-никак при достатке и покое…
– А кто ж его знал, что достаток с покоем – такое дерьмо! – треснул по столу кулачищем захмелевший Бони. – Это поначалу, не знавши, думается, что лучше собственной поварни и парчовой одежи ничего на свете нет. А приобвыкнешься – и тоска берет. Я, командир, сплошная деревенщина, как точно подметил этот хмырь с воровским прошлым. Однако ж успел врубиться в одну нехитрую истину: с тобой человеком себя чувствуешь. А не долбаным королем с засиженного трона. И дерешься, что характерно, за что-то путное. Вот тебе и весь сказ. Ты не думай, я тебе и трезвым то же самое повторю. Задолбало меня это королевство, спасу нет. Если…
У двери мелодично забренчал колокольчик. Кивнув Маре, чтобы подошла, Сварог быстренько облокотился на стол, закрыл лицо ладонью, сдвинув на ухо широкий гланский берет. Теперь, с закрытым лицом, он как нельзя лучше напоминал захмелевшего гуляку, к которому вошедший не особенно и будет приглядываться.
Он так и не расслышал, о чем говорила Мара с пришедшим, – Бони громогласно принялся, загибая палец за пальцем, перечислять все неудобства королевского положения, пропади оно пропадом, в синий прах и вперехлест через колодец по лешачьей матери… Тем временем Грельфи, умиленно расслабившись лицом, выспрашивала Паколета о его покойной бабке, своей былой подруге, – и голосина у нее тоже не напоминал мышиный писк.
Наконец Мара вернулась – с совершенно спокойным лицом, значит, никаких новых хлопот пока что не предвиделось, – уселась на свое место и тихонько сообщила Сварогу:
– В замок только что приехал граф Грелор из Ронеро, уверяет, что он – чрезвычайный и тайный посол короля. Верительная грамота имеется. Ты ему нужен прямо-таки незамедлительно. Говорит, что знаком с тобой.
– Граф Грелор? – проворчал Сварог, перебирая в памяти всех своих титулованных знакомых, которых к нынешнему времени уже набралось немерено. – Что-то такое в голове вертится… – И звонко хлопнул себя по лбу, по королевскому челу. – Ну я болван! Впрочем, титулом он пользовался так редко… Орлы! – рявкнул он. – А ну-ка, минутку внимания! К нам Леверлин приехал!
– Я ж говорю – судьба! – ухнул Бони. – Стягивается помаленьку старая гвардия, неспроста! Зови его сюда, у нас еще полбочонка осталось…
– В самом деле, – сказал Сварог Маре. – Пошли за ним человека, пусть едет сюда, к старым друзьям. Вряд ли он за это время стал настолько спесив, чтобы непременно требовать приема во дворце, да и посол-то он – тайный. Посол, надо же. Помнится мне, всякая государственная служба была ему решительно…
Он растерянно замолчал. Глухой удар, могучий, тяжелый, сотряс землю, казалось, совсем рядом, во дворике, куда завели коней. И тут же кони, прекрасно было слышно, тревожно заржали, загремели подковами по брусчатке. Посуда на столе – массивная, литого золота – подпрыгнула, как живая, жареный каплун, словно бы твердо решив избежать королевских и дворянских желудков, полетел со стола на пол.
– Эт-то чего такое? – громко осведомился Бони. – Меня на стуле так и подкинуло, а я ж не пушинка… Землетрясение?
– Не знаю, – пожал плечами Сварог. – Если верить знающим людям, давненько у меня в королевстве не случалось землетрясений…
Он подошел к окну, повернул вниз медную вычурную ручку и потянул на себя низкую старинную раму с забранными в свинцовый переплет круглыми стеклышками. Высунулся наружу, в ночную прохладу.
Судя по звукам, вокруг разгоралась самая настоящая паника. Сразу в нескольких местах, и далеко, и где-то совсем рядом, послышались многоголосые крики, испуганные и громкие, по мостовой грохотали копыта – кто-то опрометью пронесся верхом, кто-то бегал возле дома на противоположной стороне улицы, размахивая горящим фонарем. Еще верховые, еще бегущие… Во мраке, слабо освещаемом лишь парочкой тусклых фонарей, вырывавших из темноты то чье-то насмерть перепуганное лицо, то лошадиный круп, то блеск огня на лезвии меча, метались конные и пешие, недоуменно перекликаясь, и пешие шарахались от конных, а конные сами не знали, куда им скакать…
107 
