32 
Марта не успела заплести ей косы. Глаза Фицроджера восхищенно смотрели на роскошный каскад волос, ниспадавших на плечи девушки. Имоджин почувствовала, как у нее задрожали колени, но это было не от страха.
Фицроджер уперся руками в стену и почти прижался к Имоджин. Странно, но она не чувствовала себя так, словно была в западне, ей были приятны его объятия. Сердце у нее билось, как сумасшедшее, голова кружилась и мысли путались. Девушка понимала, что ей не следует разрешать ему делать это, но тем не менее…
— Перестаньте, — прошептала Имоджин.
— Что перестать? — шепотом спросил Фицроджер.
Имоджин продолжала смотреть на него, и он нежно коснулся губами ее рта. Они были мягкими и теплыми. Почему она считала, что его губы обязательно будут холодными и жесткими?
Фицроджер склонил голову и поцеловал ее более настойчиво. Имоджин подняла руки, чтобы оттолкнуть его, но вместо этого они оказались у него на плечах — сильных мускулистых плечах, теплых под шелком туники.
Его рот двигался, нежно лаская ее губы. Раньше Имоджин никто не целовал подобным образом. Девушке это очень понравилось, она даже не ожидала подобного сладкого ощущения.
Его язык пробежался по губам и обжег их, словно пламя. Имоджин замерла. Фицроджер начал было языком ласкать ее рот, но Имоджин опомнилась и отпрянула от него.
— Не смейте, это смертный грех!
— Неужели?
Фицроджер произнес это с мягким юмором. Правой рукой он сгреб копну ее роскошных волос и запрокинул ей голову, а пальцами левой руки нежно поглаживал ее по щеке. Его прикосновения возбуждали Имоджин.
— Имоджин, пойми, целоваться — это не значит, что ты делаешь что-то дурное.
— Преподобный Фульфган говорит, что это страшный грех…
Священник предупреждал ее, что такие поцелуи ведут к похотливым прикосновениям, а похотливые касания могут возбудить желание удовлетворить похоть. А похоть ведет нас прямиком в пламя ада. Вспомнив наставления своего духовника, Имоджин вся так и запылала, потому что на нее пахнуло именно этим пламенем… Она поднырнула под руку Фицроджера и поскорее перебежала в другой конец комнаты.
— Это тот тощий священник с уродливыми руками? Тот самый, который пытался заставить нас покаяться в том, что мы убивали людей Ворбрика? — спросил ее Фицроджер.
Имоджин кивнула и от ужаса даже прикрыла рот рукой.
— Ой, он на меня тоже наложит такое же ужасное наказание. Мне придется стоять на коленях целую неделю. Это так ужасно! Ведь людей убивали из-за меня! Я разрешила вам поцеловать меня. Я сделала вид, что… — остановившись на полуслове, Имоджин замолчала и смущенно посмотрела на Фицроджера.
— Рыжик, а я ведь знал, что твоя беременность была фальшивой.
— Я вам не верю, — возмутилась девушка.
— Я почти никогда не лгу, а делаю это только в случае крайней необходимости, — заверил ее Фицроджер.
— Откуда вы это узнали?
— Вчера твой живот перекосился, и я все понял.
— Почему же вы мне ничего не сказали?
— Мне было интересно, долго ли ты еще сможешь притворяться. Ты это хорошо придумала. Когда я впервые увидел тебя, то решил, что ты вот-вот разродишься. Это была идея твоего слуги?
— Нет, — гордо заявила Имоджин. — Идея моя, он только помогал мне.
Фицроджер приподнял брови в знак восхищения и низко поклонился леди Имоджин.
— Как Сивард? — спросила девушка.
— Я за ним послал. Вы все хорошо сделали: удрали от Ворбрика и смогли перенести все эти ужасные испытания. Вы явились в Клив с жутко потертыми ногами и стали что-то объяснять мне. Да, для нежной леди вы перенесли все невзгоды просто отлично.
Имоджин почувствовала, как теплая волна, начиная от кончиков пальцев, медленно разлилась по всему ее телу, а щеки у нее стали нежно-розовыми. Это была гордость за саму себя.
Я так боялась, — робко призналась она. — Я ненавидела эту грязь. Мне было страшно быть одинокой и беззащитной. Я мучалась оттого, что мне приходилось самостоятельно принимать решения. Я просто желала обратиться к вам за помощью, чтобы все мои проблемы решали вы.
Мы все временами чего-то боимся, и нам всем претит грязь. Да и принимать решения всегда очень трудно. Вы же выдержали все испытания, — снова подхватил ее Фицроджер.
— А вы боялись, когда пробирались по потайному ходу? — поинтересовалась Имоджин.
У Фицроджера широко раскрылись глаза, и он, нахмурившись, спросил:
— Что ты имеешь в виду?
32 
