25 
Ганка, Юнгман и Линда, не моргнув глазом, столь же частным образом стали заявлять, что их старый учитель, если откровенно, малость выжил из ума, став на склоне лет подозрительным и капризным, а потому авторитетом считаться уже не может. Зато они, молодое поколение, упрямо стоят на своем: Зеленогорская рукопись – самая что ни на есть подлинная, и точка!
Вацлав Ганка
Упомянутый в письме Добровского Линда сам по себе был персоной весьма колоритной – и уже успевшей отметиться в истории чешского национального возрождения. Именно он, будучи еще студентом, за год до сенсационного открытия Ганки обнаружил в переплете старинной книги листок пергамента с отрывком старой чешской песни ХI – ХII веков, названной «Вышеградская песня». «Будители» эту находку встретили с восторгом – но тогда же придирчивый Добровский заявил, что, по его твердому убеждению, «старинную рукопись» пан Линда, как бы это поделикатнее выразиться, собственным руками изготовил… Скандальчик, правда, опять-таки остался не известным широкой публике – видимо, не хотели бросать тень на бедных просветителей, решив, что цели у них были, в общем, самые благородные, разве что молодежь заигралась однажды, бывает…
Несколько лет эта троица – Ганка, Линда и Юнгман, – выражаясь современным языком, вовсю пиарили свои находки. Зеленогорскую рукопись вслед за Краледворской перевели в Польше, а потом и в России, по инициативе тогдашнего президента Академии наук адмирала Шишкова. Естественно, повсюду провозглашалось, что рукопись самая что ни на есть подлинная, а нашедшие и расшифровавшие ее «молодые львы» совершили прямо-таки научный подвиг.
Тут уж не выдержал и помалкивавший пять лет Добровский, посчитавший, что это уж чересчур. На сей раз он опубликовал заметку с недвусмысленным названием «Литературный обман», где назвал Зеленогорскую рукопись «поддельным мараньем». Правда, он, во-первых, не сомневался в подлинности Краледворской рукописи, а во-вторых, по-прежнему считал Ганку благородным человеком и настоящим ученым, который «из чрезмерного патриотизма» некритически отнесся к явной подделке.
Его коллега, не менее известный ученый Копитар, пошел дальше: он отнесся к Ганке без всякого почтения, публично называя плутом, который может сфабриковать любую подделку, хоть из чешской истории, хоть из времен Александра Македонского.
«Молодые львы» яростно сопротивлялись, не стесняясь в выражениях и прямо намекая, что «старичье» уже давным-давно выжило из ума, а потому обращать на них внимание не следует – вышли в тираж маразматики… Группа у Ганки подобралась сплоченная, горластая и энергичная, навострившаяся мастерки использовать общественное мнение.
Тут, как нельзя более кстати, объявилась и четвертая древность: снова некто Циммерман обнаружил в переплете старинной книги листок пергамента, на котором в XII веке кто-то написал лирическое произведение, получившее название «Любовная песнь короля Вацлава». Мало того, на обороте означенного листка красовалось стихотворение «Олень», уже имевшееся в Краледворской рукописи.
Очень быстро Добровский заявил, что перед ним – очередная подделка под старину, причем довольно неуклюжая. Тем более что моментально выяснилось: этот самый Циммерман – большой друг и сослуживец Линды…
Зато как из-под земли выскочила «команда Ганки» и принялась кричать, что Добровский – выживший из ума болван, а «Любовная песня» на сто лет старше Краледворской рукописи. В конце концов общественное мнение приняло их сторону: усомниться в подлинности «Песни» автоматически означало бы усомниться в Краледворской рукописи, а уж на это никто из «будителей» пойти не мог…
Через несколько лет Добровский, будучи уже в преклонных годах, скончался – благодаря чему команда Ганки естественным образом избавилась от самого опасного противника. Вот тут уж молодое поколение развернулось на всю катушку. Они издали книгу, куда включили все четыре рукописи. Три из них, как мы помним, Добровский считал подделками, но возразить из могилы уже не мог… Естественно, книга была снабжена обширным предисловием, в котором команда Ганки горячо защищала подлинность всех четырех «древних рукописей» и вдосыта иронизировала над противниками.
Книгу оперативно перевели на несколько языков, она прогремела по Европе – а заодно и имена талантливых молодых ученых, столько сделавших для возрождения чешской культуры.
25 
