Особенно,... 
64 
Дарвин моментально превратился из чудака-одиночки в некое знамя. И очень быстро оброс командой.
У Маркса был Энгельс. У Дарвина почти сразу же объявился сподвижник, адъютант, оруженосец, игравший ту же роль, что герр Фридрих при герре Карле.
Томас Гексли – еще один самоучка, джентльмен с хобби. Он закончил, что правда, высшее учебное заведение, но оно было строго специализированным, готовило военных хирургов. Служил одно время в военном флоте, но потом ушел оттуда, чтобы «предаться наукам». К религии и священникам испытывал какую-то патологическую ненависть. Как и Дарвин, всю сознательную жизнь маялся какой-то непонятной болезнью, имевшей много общего с легким расстройством психики, о чем не могут умолчать даже те самые биографы из восторженных.
Томас Гексли
Потом в одночасье стал профессором – не имея никакого отношения к науке. Главное, он был джентльменом, а в Англии, как уже говорилось, это чертовски много значило. В одном из высших учебных заведений Эдинбурга освободилась профессорская кафедра естественной истории и палеонтологии, и один из ученых мужей, чье имя немало весило, внес предложение: есть один толковый молодой человек, он, правда, военный врач по профессии, но науками интересуется ревностно, статьи печатает, доклады читает, а главное, настоящий джентльмен… И Гексли стал обладателем профессорского титула, что сделало его фигурой значительной.
И шум поднялся до небес. Вдогонку Дарвину Гексли написал книгу, где доказывал, что строение человека и шимпанзе практически одинаково, а значит… Умному достаточно.
Карикатура на теорию Дарвина (английская газета конца XIX века). На плакате написано «Неужели я человек и собрат?»
Противников у них хватало – и отнюдь не пресловутых «узколобых консерваторов». Первые же критические отзывы на книгу Дарвина показали все ее слабые места. У Дарвина, называя вещи своими именами, практически не было доказательств. Одни лишь бесконечные «мне думается», «мне кажется», «я уверен».
Лучше всего это иллюстрирует один-единственный пример – с жирафой. Известный британский зоолог Майварт написал целую книгу, где кропотливо собрал все существенные возражения против теории Дарвина и в конце концов задал вроде бы простой, но чрезвычайно коварный вопрос: если длинная шея у жирафы образовалась оттого, что она мастерски обрывала листья с деревьев, то почему на других континентах не получилось ничего похожего на жирафу? Везде есть деревья, везде животным приходится тянуться за листьями… отчего же жирафа произошла только в Африке?
Дарвин отбивался с помощью ужасающего словоблудия (см. седьмую главу «Происхождения видов»). Общий смысл его рассуждений был таков: я не знаю, почему с животными все произошло так, а не иначе, но я не сомневаюсь, что моя теория – единственно верная. И завершил потрясающей по идиотизму фразой: «Каковы бы ни были причины, но мы видим, что известные области и известные периоды времени гораздо благоприятнее, нежели другие, для развития таких крупных четвероногих, как жирафа». Возможно, кто-то в этом и усмотрит высшую мудрость, но меня лично такие «аргументы» не убеждают…
Карикатура на Дарвина
Один из критиков задает Дарвину ясный и конкретный вопрос – если развитие умственных способностей крайне выгодно для животного, поскольку дает ему неслыханные преимущества, отчего же обезьяны «не приобрели силы мышления человека»?
Ответ Дарвина просто-таки очарователен: «Это можно приписать разным причинам, но так как все они сводятся к догадкам и их относительная вероятность не может быть оценена, то бесполезно останавливаться на этом». Каково?
И подобным образом Дарвин уходил от ответов на все неприятные вопросы: как только понимал, что крыть нечем, в ход шло что-нибудь вроде: «Глубоко наше незнание относительно прошлого истории любого вида и тех условий, которые в настоящее время определяют его численность или пределы распространения». Другими словами: а я почем знаю? Я считаю, что прав, а вот объяснить, почему прав, не в состоянии, так что отвяжитесь…
Карикатура на Гексли
Подобные, мягко говоря, несообразности совершенно не трогали ту публику, что моментально сделала книгу Дарвина своим знаменем в борьбе с «консерватизмом», «поповщиной» и «реакцией». Очень быстро Дарвин получил посылку с толстенной книгой под названием «Капитал» и восторженным письмом от ее автора – некоего немецкого иммигранта по имени Карл Маркс. Дарвин, все же стремившийся не выходить за пределы «чистой» науки, ответил суховатым письмом:
64 
