50 
Продовольственные ряды я проскочил еще быстрее, чем предыдущие; я знал, что бани находятся как раз там, где эти ряды заканчиваются.
По ходу я успел прикупить в какой-то лавчонке легкий китайский костюм европейского образца, состоящий из рубахи с короткими рукавами и брюк без подкладки, а также две пары носков, летние туфли, расческу, носовой платок и брючный ремень. Мне показалось, что этого будет вполне достаточно, чтобы на фоне разномастной столичной толпы выглядеть вполне респектабельно.
А чтобы и вовсе сойти за иностранного туриста, я еще приобрел и небольшую кожаную сумку и теперь щеголял по рынку в диких лохмотьях и солидной вещью через плечо, на фоне моих обносков казавшейся краденной.
Глядя на горы апельсинов, бананов, земляного ореха, маслин, вдыхая запахи чисто непальских и индийских яств, готовившихся здесь же, под расписными навесами, я почувствовал зверский голод.
У отшельника мне очень редко приходилось есть настоящую мясную снедь, за исключением жареных кузнечиков, к которым я привык с трудом; их только с большой натяжкой можно было назвать мясом.
Мы употребляли в пищу в основном орехи, фрукты, рис, ячмень, кукурузу, пшеничные лепешки, иногда рыбу (если удавалось ее поймать, что было задачей многотрудной), овощи, выращенные на огороде отшельника, молодые побеги бамбука, мед, а изредка – яйца фазанов и горных индеек, так как найти их было своего рода подвигом и большой удачей.
Конечно, я мог бы подстрелить из лука практически любую подходящую по габаритам живность, но делал это не часто, потому что Юнь Чунь был категорически против, а я не хотел с ним ссориться.
У него были свои жизненные принципы. И я обязан был их уважать…
Я уминал добрый кусок горной индейки, по-волчьи жадно впиваясь в поджаристую хрустящую корку. На блюде передо мной янтарно светилась горка риса с подливой в окружении овощей и накрошенных бананов. Рядом стоял высокий стакан со свежим апельсиновым соком.
По-восточному скрестив ноги, я сидел прямо на земле рядом с мангалом, где жарилась дичь. Моя еда была пристроена на низеньком круглом столике с облупившейся лакировкой.
Я ел и посматривал по сторонам, удивляясь полному безразличию к моей персоне со стороны непальцев и прочих праздношатающихся по рынку. Хотя… чего-чего, а нищих в Катманду хватало. Их было не меньше, чем священных коров, болтающихся по городу, где им заблагорассудится.
Неожиданно я почувствовал, будто невидимая игла впилась мне в кожу. Даже не поднимая головы от столика с едой, я уже понял, что за мной следят. Не знаю, откуда пришла эта уверенность, но все мышцы вдруг окатило горячей волной… и сразу же пришло успокоение, подкрепленное уверенностью в своих силах.
Я быстро и уже без аппетита доел рис, вымыл руки в чашке с водой и поторопился к виднеющемуся неподалеку зданию с крышей в китайском стиле – это и была баня.
Обслуживающий персонал, сплошь китайцы, встретил меня несколько настороженно, но все равно кланяясь и щебеча приветствия на своем языке.
В дверь бани я вошел даже не оглянувшись, хотя знал, что за мной следовала целая свора местного отребья – это я успел определить, пока проталкивался сквозь толпу. Что им от меня нужно?
Этот вопрос меня, конечно, волновал, но не сильнее желания побыстрей сбросить с себя шкуру нищего попрошайки. К тому же у меня возникла великолепная мысль…
Когда я, одевшись, подошел к большому зеркалу в дорогом отдельном кабинете, куда меня пустили только тогда, когда я показал пачку рупий, то открыл рот от изумления – вместо грязного оборванца передо мной стоял молодой джентльмен европейского типа, широкоплечий, загорелый, с удивительно пронзительным взглядом и мощными руками, которые, казалось, перевивали стальные канаты, а не мышцы. Человек в зеркале был даже красив, но в этой красоте было что-то от красоты голодного тигра.
Сказать честно, я себе не понравился. Хотя бы потому, что если глаза – зеркало души, как я когда-то слышал или читал, то почему в них временами вспыхивают едва тлеющие угольки свирепости?
Может, я и ошибался, но мне бы не хотелось когда-либо разбудить в себе то, что таилось в неведомых глубинах мозга, лишь изредка пытаясь прорваться наружу через бездны зрачков…
Ушел я через черный ход. Китаец-служка (к нему я обратился на его родном языке) был рад мне помочь и даже отказался от денег. Он с таинственным видом провел меня по захламленным коридорчикам, затем отодвинул массивный кованый засов, и я очутился на какой-то улице, где и смешался с прохожими, нимало не беспокоясь о своих преследователях и даже не стремясь угадать, что у них на уме.
50 
