Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
70 
Показав наклоном головы, что условие принято, поэт поманил пальцем распорядителя и заговори с ним по-итальянски. Тот почтительно кланялся на каждую фразу. Несколько раз прозвучало слово padrino.[26]
Ответ синьора Лоди был коротким и завершился прижатием ладони к сердцу. Кажется, собирался возразить, но одного взгляда хватило, чтоб бедняга заткнулся.
— Он станет нашим секундантом, — суммировал диалог Д'Арборио. — Не будем формалистами, лишние свидетели нам обоим ни к чему. У вас ангажемент, у меня… — Некрасивое лицо исказилось, как от приступа мигрени. — …У меня дела поважнее ангажемента. Всё это исключительно не ко времени. Но выше чести все равно ничего нет. В восемь утра. У старого платана. Он объяснит, где это. Расстояние, количество выстрелов — на ваше усмотрение. Мне это безразлично. Главное: никому ни слова.
Подождав секунду, не будет ли возражений (их не было), рогоносец вышел прочь.
Распорядитель схватился за голову:
— Santa Madonna! Signor Dottore!
Бросился вдогонку за поэтом.
Алеша стоял у зеркала, потирая разгоряченный лоб. В мозгу мгновенно понеслись лихорадочные, выталкивающие одна другую мысли.
Дуэль! Как у Пушкина с Дантесом. Только кто тут Дантес? Очевидно, я. Он ведь великий поэт, а я иностранец… Смеясь, он дерзко презирал земли чужой язык и нравы, не мог он знать в сей миг кровавый… Чушь! Ничего я не презираю! Просто этому чудовищу не место на земле! … Господи, только бы Козловский не узнал… Ах, Клара!
Словно услышав безмолвный зов, сбоку из-за портьеры вынырнула она и с плачем кинулась ему на шею.
— Я всё слушала! — всхлипывая, залепетала она. — Не стреляй с ним! Он тебе убьет! Я говорила, он страшный человек! Он стрелял дуэль восемнадцать раз! Он попадает из пистола вот такая костенька! — Клара показала на косточку от вишни. — А у тебя рука!
Нагнувшись, она поцеловала его раненую руку и безутешно разрыдалась.
— Что поделаешь, — пробормотал Романов, чувствуя, что у него тоже выступают слезы. — Дело чести…
А на душе сделалось горячо и очень хорошо. Клара плакала не из-за великого поэта, а из-за ничем не знаменитого Алексея Романова!
Треньканье фортепьяно оборвалось. Это означало, что пора на сцену.
Девушка выпрямилась. Ее мокрые глаза горели безумием и решимостью.
— Слушай! — шепнула она. — Скажи так: «Хочу самая маленькая дистанция». Пять шагов. Стреляй первый, прямо вот тут! — Клара ткнула себе пальчиком в середину лба. — Очень быстро стреляй! Пять шагов можно и левая рука! Понял? Очень быстро! Паф — и всё! Я буду тебе молиться.
— Не тебе, а «за тебя».
Он обнял одной рукой ее подрагивающее плечико. Страшно не было. Нисколечко.
За шторой раздались шаги, и на этот раз спрятаться Клара не успела.
Вошел штабс-ротмистр.
— Минутку отдохну. Пальцы задубели…
Увидел обнимающихся любовников, запнулся. Шмыгнув носом, Клара выбежала вон. Князь проводил ее неодобрительным взглядом.
— Нашли время, Алексей Парисович… Что это у вас, винишко? Ну-ка плесните. Нервы ни к черту… Как там наши? Сорок три минуты прошло.
В тайнике
За книжной полкой открылось темное пространство, свет из библиотеки туда почти не проникал. Справа помигивали таинственные огоньки, красные и зеленые, будто глаза затаившихся в темноте хищных зверей.
— Дед, тут выключатель есть? — нервно спросил Никашидзе. — Электрицитет, ферштеен?
Архивариус промямлил что-то, тыкая пальцем в сторону. Булошников поднес инвалида поближе, тот щелкнул, под потолком зажглась неяркая лампочка.
Это была небольшая глухая комната, совершенно пустая. Лампочки, оказывается, мигали на металлическом щите, где были еще какие-то рычажки и кнопки.
Стена напротив входа была стальная, гладкая.
Лютиков подошел к ней, присел, провел пальцем по утопленному в пол желобу.
— Серьезная дверка. Лектрическая. Не, этому не обучен. Тряси старого, пускай секрет скажет.
Сказано — сделано.
Булошников как следует тряхнул калеку, Никашидзе спросил:
— Ну?!
Тот понял. Держась левой рукой за сердце, правой показал на пульт. Когда старика поднесли туда, он повернул шесть кругляшков с цифирками. Получилось 385958.
Показал на большой рычаг.
— Nach unten. Zu fest fur mich… Mir ist kodderig…[27]
— «Унтен» — это вниз, — перевел полиглот Никашидзе. — Дернуть, что ли?
70 
