очень нудно 
41 
Ерема закряхтел и осторожно дотронулся до грязного бинта, которым была обмотана его косматая голова.
— Так ведь, ваше благородие, как же быть-то? — сказал он. — Верно вы сказывали, что баба эта — сущая дьяволица. Ей-богу, я бы ее сам, своими руками на куски разодрал. Однако ж теперь к ней, видно, и не подступишься — понагонит в усадьбу солдат, мужичья и будет сидеть за семью замками да за штыками солдатскими до тех пор, пока нас из леса не выкурят. Я уж не говорю о том, что нам есть-пить надобно. Месяц уже, как без настоящего дела сидим, а в здешней округе нам теперь на разбой идти резона нет — живо в петле очутимся. Уходить надобно, ваше благородие! Хотя бы в соседний уезд, на время хотя бы, покуда здесь пыль не уляжется.
Хрунов докурил сигарку, бросил окурок под ноги и придавил каблуком. Он понимал, что Ерема прав: уж если им не удалось справиться с княжной, застав ее врасплох, то теперь, когда она настороже, до нее и вовсе не дотянешься. Людей погубишь, сам головы лишишься, и все только для того, чтобы легенды складывали про княжну, которая в одиночку управилась с целой разбойничьей ватагой.
К тому же бывший поручик хорошо осознавал, что власть его над Еремой и прочими лесными братьями имеет четко очерченные границы и сегодня он подошел к этим границам вплотную. Еще шаг, и люди выйдут из повиновения — им надобна богатая добыча, а до княжны и ее отношений с Николаем Ивановичем Хруновым им и дела нет. Кто же согласится гибнуть ради чужой мести, без всякой надежды на добычу?
Хрунов вздохнул и сказал, стараясь, чтобы это прозвучало как можно спокойнее и мягче:
— Я тебя не держу, Ерема. Знаю, брат, что оставаться здесь смерти подобно, однако уйти, оставив княжну безнаказанной, не могу. Ну не могу и все! Не пускает что-то, понимаешь? Словом, ежели ты людей соберешь и уведешь их куда-нибудь от греха подальше, я на тебя зла держать не стану. Знаю ведь, что ты давно в атаманы метишь, да со мной заедаться боишься. Вот и поатаманствуй, покажи, на что годен. А я здесь останусь и доведу свое дело до конца.
Ерема какое-то время молчал, будто обдумывая заманчивое предложение, а после отрицательно покачал косматой головой.
— Не дело вы говорите, барин. Нет, не дело! Куда мне до вас? Да и вам, ваше благородие, в одиночку несладко придется. Э, да что говорить! Вы, барин, нас в это гиблое место привели, вам и выводить. А то что же получается: заманили в капкан, а сами в кусты? Выбирайтесь, дескать, братцы, как хотите, а ты, Ерема, назовись атаманом, голову свою вместо меня под топор положи...
Хрунов нахмурился и положил руку на рукоять пистолета.
— Да ты, братец, не командовать ли мною вздумал?
— А вы, барин, меня не стращайте, — ответил Ерема. — Вы на тот свет, и я вслед. И наоборот. Мы с вами с самой каторги одной цепью скованы, так нешто это дело — пистолетом меня пугать?
Губы Хрунова искривились.
— Я, брат, сроду никого не пугал, — сказал он негромко. — А уж тебя пугать и подавно не стану. А посему заруби на своем облезлом носу: еще раз слово поперек скажешь — разнесу башку без предупреждения, и вякнуть не успеешь!
Ерема собирался что-то возразить, но тут на краю лагеря послышался какой-то шум, и, повернувшись в ту сторону, они увидели четверых всадников — вернулся один из отрядов, посланных Хруновым на разведку. У одного из всадников поперек седла лежал рогожный мешок, из которого торчали чьи-то босые ноги. Наметанный взгляд Хрунова сразу заметил неновые, но еще крепкие сапоги, красовавшиеся на ногах у щербатого Ивана. Сапог этих у него раньше не было. Заметил поручик и двух лошадей, на спинах которых были седла, но отсутствовали седоки, и в душу его закралось нехорошее предчувствие.
— Кого это вы приволокли? — недовольно спросил Хрунов, когда всадники спешились в двух шагах от него и Еремы. — Я вам что велел? Я вам осмотреться велел, а насчет озорства на дороге у нас, как я помню, уговора не было.
— Прощения просим, ваше благородие, — шепеляво ответил щербатый Иван. — Не удержались. Да и как было удержаться? Это ведь тот самый расстрига, который Ваську Клыка около монастыря порешил!
— Это тот, что ли, который тебе зубы пересчитал? — уточнил Хрунов.
Уточнение это было встречено одобрительным ржанием присутствующих. Поручик сделал нетерпеливый жест, и разбойники разом замолчали.
— Ежели и вправду тот, — продолжал Хрунов, — так удержаться, верно, и впрямь было нельзя. Что ж, хвалю. Я всегда говорил, что долги платить надобно. Не понимаю только, зачем вы его сюда приволокли. И еще я не понимаю, почему лошади Савки и Кривого здесь, а их самих не видно.
41 
