119 
Французов легко блокировал удар, нырнул под моментально последовавшую за ним "вертушку" и провел молниеносную подсечку, после которой неподготовленный человек наверняка отправился бы в больницу со сломанной лодыжкой. Зверь, однако, легко избежал опасности, просто подняв ногу и тут же снова опустив ее на место с негромким стуком. Вслед за этим последовал целый каскад ударов и блоков. Зверь напирал, Французов хладнокровно защищался, публика ревела, как стадо разъяренных быков, подбадривая Зверя и понося капитана.
– Трус! – фальцетом визжал сосед Бориса Рублева. – Сосунок! Беги к маме, пусть даст тебе сухие трусы!
Комбат сохранял спокойствие, несмотря на острое желание сломать что-нибудь своему темпераментному соседу, возможно даже шею. Он терпеть не мог крикунов и скандалистов. Они не признавали ни логики, ни доводов разума, ни обыкновенной порядочности и справедливости. Они не признавали ничего, кроме звуков собственного оглушительного голоса и собственного тупого, наглого хамства. Комбат старался избегать конфликтов с этими людьми, потому что при первом же визгливом вопле в нем просыпался тигрлюдоед, которого порой бывало очень трудно снова уложить спать: он хотел убивать, просто для того, чтобы этот ор наконец прекратился.
Крики в зале слились в один восторженный рев, когда Зверь, умневший прямо на глазах, нанес Французову точный удар в голень чуть пониже колена. Нога капитана подломилась, и он упал на одно колено.
Под торжествующий рев амфитеатра Зверь нанес убийственный прямой в голову, но согнутые в локтях руки Французова стремительно мелькнули перед лицом, скрещиваясь в элементарные, простые и чрезвычайно эффективные при умелом применении "ножницы". Комбату показалось, что даже сквозь свист и гвалт он различил негромкий, но отчетливый хруст сломавшейся, как сухой стебель репейника, кости, а потом Зверь начал кричать от боли и ярости – страшно, без слов, перекрывая все звуки. Рука его неестественно и жутко выгнулась в суставе в обратную сторону. Зал вздохнул и растерянно замолчал. Финальный поединок кончился.
– Хороший был удар, – сочувственно сказал Комбат своему соседу, который медленно, словно не веря своим глазам, опускался в кресло, из которого вскочил в самом начале стремительной атаки Зверя. – И рука была хорошая, вот только кто-то ее по ошибке дураку пришил, а он взял и не уберег. А вы что же, на него деньги поставили?
Сосед не успел ответить, потому что откуда-то сверху и, как показалось Борису Ивановичу, спереди раздался властный голос:
– Дайте свет на зрителей!
Амфитеатр залило светом. Люди начали растерянно подниматься с мест, оглядываясь и переговариваясь, привычный порядок вещей явно был нарушен на самом интересном месте. В связи с этим почти никто не обратил внимания на то, как с ринга унесли продолжающего издавать хриплые вопли Зверя. Французов тоже стоял столбом посреди ринга, озираясь по сторонам и явно не понимая, что произошло.
– Прошу всех оставаться на своих местах и сохранять спокойствие, – снова раздался тот же голос. Он был таким уверенным и властным, что у Комбата мелькнула дикая мысль: уж не милицейский ли это рейд?
Впрочем, голос немедленно опроверг это лишенное оснований предположение:
– Показательная схватка состоится после того, как из зала будет удален человек, не имеющий права здесь находиться.
Теперь Борис Иванович разглядел, откуда доносился голос: на противоположной стороне амфитеатра примерно в метре над головами сидевших в последнем ряду зрителей располагался неприметный балкончик, на котором стояли двое. Говоривший, как понял Комбат, был, вероятнее всего, тем самым Гороховым, а второй был определенно знаком Борису Ивановичу.
– Ах ты, сучонок, – негромко сказал он, адресуясь к Рябому. – Все-таки надо было тебя замочить.
– Прошу всех сесть, – сказал Стручок, сверля Комбата недобрым взглядом. – Охрана, в зал. Сторона "Б", второй ряд, высокий мужчина с усами.
Теперь все, кроме Рублева, сели. Комбат стал поспешно пробираться к проходу, немилосердно оттаптывая ноги и отбивая пытавшиеся вцепиться в него – впрочем, без особого энтузиазма – руки. Толпа с интересом наблюдала за новым щекочущим нервы представлением. С разных концов зала навстречу Рублеву спешило человек десять охранников. Распахнувшаяся дверь выплюнула еще несколько человек в одинаковых пиджаках, потом еще. В тишине отчетливо лязгнул автоматный затвор.
119 
