2 
Бычьи манеры соседа были ему неприятны, и Глеб обрадовался, когда голос Ирины позвал его из глубины номера. Она уже была готова: волосы уложены в прическу, вечерний макияж почти незаметен. Глеб отвесил длинный комплимент, который был благосклонно выслушан, сунул в карман брюк бумажник, защелкнул на левом запястье браслет часов и вместе с женой покинул номер, молча радуясь тому обстоятельству, что впереди у них еще целая неделя этой беззаботной и яркой, не отягощенной никакими проблемами и неурядицами жизни.
В лифте он из вежливости поинтересовался, что же такого сенсационного откопал доктор Осмоловский в Псковском кремле и чем его находка так заинтересовала Ирину. В ответ Сиверов услышал небольшую лекцию по зодчеству Древней Руси, а заодно узнал кое-что о методах восстановления внешнего облика построек на основе сохранившихся фрагментов. Последнее вызвало у него определенные сомнения: фундамент – он и есть фундамент, и как можно узнать, что на нем стояло, если стены не сохранились?
Жена в ответ обозвала его невеждой; он возразил, сославшись на обыкновенный здравый смысл и добавив, что подобный, с позволения сказать, научный метод очень удобен для подтверждения кое-каких сугубо кабинетных сомнительных теорий. Ирина решительно вступилась за честь и достоинство незнакомого ей доктора Осмоловского, и, проходя через вестибюль, супруги уже горячо спорили – спорили до тех пор, пока Ирина наконец не заметила, что ее драгоценный муженек попросту развлекается, валяя дурака. В связи с этим уже готовая разразиться буря свелась к одному укоризненному взгляду; Сиверова обозвали безответственным болтуном, после чего мир был восстановлен, и счастливая, беззаботная пара с головой окунулась в сгустившийся бархатистый сумрак теплой южной ночи, которая манила их блеском разноцветных огней, звуками ресторанных оркестров и доносившимися из распахнутых настежь дверей вкусными запахами.
* * *
Доктор исторических наук Юрий Владимирович Осмоловский, как обычно, проснулся на рассвете и по выработанной десятилетиями привычке, едва успев открыть глаза, решительно отбросил одеяло и сел на скрипучей кровати, спустив на прохладный дощатый пол худые жилистые ноги с выпирающими коленными чашечками. Это решительное, резкое движение, как всегда, наполнило тело бодростью и силой – уже не так, как когда-то в молодости, однако вполне достаточно для того, чтобы достойно встретить новый день.
Не колеблясь ни секунды, Юрий Владимирович встал с кровати и, прыгая на одной ноге, натянул линялые армейские брюки цвета хаки, изобилующие накладными карманами, а также заплатами, свидетельствовавшими о том, что данный предмет профессорского туалета имеет долгую и насыщенную событиями трудовую биографию. Затянув на узкой, как у юноши, талии тонкий брезентовый ремешок (помнится, во время армейской службы они называли эти брючные ремешки "тренчиками", а почему – одному богу известно), он вытащил из-под кровати растоптанные кеды и обулся. Шнурки завязывал, не присаживаясь и даже не сгибая колен: для своих пятидесяти восьми лет профессор был в превосходной физической форме. Осмоловский был жилистым и сухим, как щепка; носил мощные очки в старомодной роговой оправе. Его борода все время норовила растрепаться и торчала во все стороны, как банный веник, на потеху окружающим. Юрий Владимирович стригся наголо древней ручной машинкой, не доверяя этого ответственного дела никому, даже жене, и уже без малого два десятка лет занимался древней китайской борьбой у-шу, которая помогала ему сохранять здоровье и ясность ума.
Каждое утро, независимо от погоды и обстоятельств, профессор Осмоловский начинал с длительной пробежки и еще более продолжительной зарядки, включавшей комплекс дыхательной гимнастики и ряд сложных физических упражнений.
Скрипучий голос Юрия Владимировича и его неизменно язвительная манера общения могли обмануть разве что первокурсников, которым он читал лекции по археологии, пулеметной скороговоркой обрушивая на их забубенные головы лавину информации, не содержащейся ни в одном из существующих учебников. В течение всего учебного года он был свиреп и беспощаден; первокурсники боялись его как черт ладана, и не было года, когда они не интересовались бы у студентов старших курсов, каким образом им посчастливилось сдать зачет по археологии этому бесстрастному бородатому монстру. Старшекурсники в ответ лишь загадочно улыбались: они-то знали, что во время зачета профессор Осмоловский преображается, предъявляя по-настоящему высокие требования лишь к тем, кто, по его мнению, действительно увлечен археологией. Его боялись, уважали, а узнав поближе, начинали любить; впрочем, любовь к нему испытывали только некоторые студенты да немногочисленные друзья. Коллегам и в особенности начальству доктор Осмоловский поблажек не давал; о нем ходили легенды, и каждая из них неизменно начиналась словами: "Борода опять устроил Ледовое побоище..."
2 
