133 
Все получилось в точности так, как было задумано, кроме одной незначительной мелочи: Каманин явился сюда собственной персоной и застал Гроссмейстера врасплох. Эта мелочь стоила Анне жизни, а без нее вся затея разом потеряла смысл. Что с того, что сделанная заочно копия оказалась почти совершенной? В те короткие полчаса, что прошли между приездом Анны и появлением этого болвана в темных очках, Круминьш имел возможность сравнить копию и оригинал и убедился, что они идентичны, за исключением мелких, незначительных различий, которые были заметны, только если держать оба энклапиона перед глазами. О господи! Как будто он не мог найти себе другого занятия на эти полчаса!
От бензиновой вони мутилось в голове. Гроссмейстер глотнул коньяка, потянулся за бутылкой и обнаружил, что в ней ничего не осталось. Бар в кабинете был полон, даже домработнице оказалось не под силу в одиночку прикончить все его содержимое, но Круминьш не пошел за новой бутылкой. Какой в этом смысл? Коньяк путал мысли и нарушал координацию движений, но не притуплял боли. Гроссмейстер подумал, что, если посидеть вот так еще час-другой, бензин, того и гляди, полностью испарится, а его пары выветрятся. Придется снова ехать на заправку, а он уже пьян. Если его остановит полиция, какое это будет бесславное завершение истории, которая и без того выглядит так, что хуже некуда!
Его взгляд снова упал на стол. Мертвый блеск потускневшего от времени, похожего на дешевую латунь золота приводил его в бешенство, но он смотрел не отрываясь, как зачарованный, силясь хотя бы теперь отыскать ответ на вопрос: зачем ему все это понадобилось? Люди, погибшие из-за этой вещи где-то там, в России, его не волновали, но Анна?! Ее жизни этот мертвый предмет не стоил. Он не стоил даже того ногтя, который она сломала, стаскивая с Гроссмейстера шустрого сопляка в темных очках. Теперь, когда изменить что бы то ни было уже не представлялось возможным, Круминьш начал склоняться к мысли, что эта штуковина вообще ни черта не стоила. Что она из себя представляет? Да ничего такого, из-за чего стоило хотя бы пошевелить пальцем. Просто кусок не подверженного окислению металла, вот и все. На самом-то деле он знал это и раньше, просто ему была интересна игра. Он переиграл Каманина, он переиграл ФСБ, таможню – всех. Он опять вышел победителем из неравной схватки, но эта последняя победа обошлась ему слишком дорого. "Пиррова победа", – снова подумал Круминьш, накрывая широкой ладонью золотой энклапион мертвого храмовника, над копией которого сейчас трясся где-то бородатый московский профессор. Профессора он тоже переиграл, хотя тот о своем проигрыше даже не догадывался. Хорошо ему, однако...
Он выпустил энклапион, дотянулся до пульта и включил музыку. Кухня опять наполнилась звуками лютни, и опять, как на грех, это были "Зеленые рукава". Гроссмейстер почувствовал, что начинает ненавидеть эту мелодию, но не стал выключать проигрыватель. На самом-то деле ему была ненавистна не музыка, а все, что его окружало.
"Пора кончать со всем этим", – понял он и, взяв энклапион обеими руками, повесил его на шею, а затем, немного повозившись, убрал под одежду. На нем все еще был черный похоронный костюм с белой рубашкой и галстуком, в котором он ездил на кладбище. Пустая алюминиевая канистра, лежа на боку в углу кухни, пялила на Гроссмейстера дырявый глаз открытой горловины.
Круминьш встал, закурил сигарету и, стоя, выкурил ее до половины, глядя на лежащую в бензиновой луже разбухшую рукопись. "Пропади ты пропадом", – подумал он и бросил окурок в бензин.
Пламя было жарким, и Гроссмейстер невольно попятился. "Вещи я не собрал, – подумал он вяло. – Совсем забыл". Он стал забывчив в последние дни, и очередной признак этой забывчивости ничуть его не огорчил. Это было даже хорошо, что вещи сгорят, потому что они тоже служили бы напоминанием об этом проклятом доме.
Огонь стремительно растекался в стороны двумя широкими, дымными рукавами, норовя отрезать Гроссмейстеру путь наружу. Глядя на него, Круминьш вдруг подумал, что наружу ему совсем не хочется. Что он там потерял? Куда он пойдет, что станет делать? Кого, черт возьми, он, стареющий мужчина, теперь будет ждать?
"Так тому и быть", – решил он и, подтянув к себе стул, выдернув его почти из пламени, твердо уселся посреди кухни, положив ногу на ногу и скрестив на груди руки – огромный, длинноволосый, седеющий и величественный – Пирр, осознавший истинную цену своей победы.
133 
