111 
– У меня к ней свой подход.
– А нельзя ли сделать так, что бы сюжет вообще не появился на экране?
– Тут даже я бессилен.
– Ладно, сейчас разберемся.
Через десять минут дело было закончено. Оставили лишь галичан и надсмотрщиков, отпустили даже “афганца”, колесо в его коляске было погнуто, катилось с ужасным визгом и скрипом.
– Как это я раньше не додумался на ломаной коляске побираться, больше подадут. Скрип у людей нервы выматывает. Правда, Пушкин?
– Правда.
Вся одежда на эфиопе была изорвана. Плаща, который прикрывал рвань, он лишился, цилиндр истоптали, также отсутствовал один башмак. Но в глаза это не сильно бросалось – босая нога и без носка черная, как-никак эфиоп.
Когда все оказались на улице у микроавтобуса, Абеба потер ладонь о ладонь и сказал:
– Выпить бы сейчас за победу.
– Кого мы победили?
– Свой страх.
– Не знаю, как ты, Абеба, а я с самого начала не боялся, – сказал ветеран афганской войны. – В горах хуже приходилось. Особенно ночью. Ничего не видно, только грохот и вспышки.
– Думаешь, я сегодня много чего видел? Меня как схватили, а я ногой как дал! Видишь, ботинок даже прочь улетел?
Про ноги “афганцу” слушать не хотелось, и он отвернулся.
Дорогин понял, что надо сменить тему.
– Обсуждать драку – последнее дело. Правильно говорят: что после драки кулаками размахивать? А не выпить ли нам, друзья? – вновь поймав взгляд Тамары, которая после драки еще не проронила ни слова, он сказал:
– Всем женщинам, участницам конфликта и нашим боевым подругам, – цветы.
– Я! – выкрикнул Абеба.
– Что ты?
– Я знаю, где можно купить самые хорошие и дешевые цветы.
– Про дешевые мог бы и помолчать, – Дорогин взял его под руку, отвел в сторону, вручил деньги.
– Десять минут, – ответил Абеба, – и я вернусь.
Ждите.
Часов у Абебы не водилось уже лет десять. Но на вокзале этого добра хватает, и никто из прохожих не откажет подсказать, если эфиоп поинтересуется, который сейчас час. Даже забавно – эфиоп не просто грязный и вонючий бомж, а изображает из себя Пушкина, светоча русской поэзии.
В районе, прилегающем к Киевскому вокзалу, народу много. Каждый из этих тысяч людей чем-то занят. Кто-то ожидает поезда, кто-то спешит, кто-то курит, а некоторые просто бездельничают, наблюдая за суетой. Эфиоп торопился. Он двигался настолько быстро, насколько мог. Люди расступались, едва завидев грязного, оборванного человека выдающейся внешности.
– Вон, смотри, негр идет, – показывали пальцами колхозники, приехавшие из глухой провинции, откуда-нибудь из Кривого Рога в столицу России.
– Точно, негр!
– Пушкин идет! – хохотали другие.
– Фу, какой вонючий, мерзкий бомж! – брезгливо отворачивали носы и старались не смотреть в сторону Абебы интеллигентного вида женщины.
С Абебой никто не хотел столкнуться, отскакивали в стороны, наступали друг другу на ноги, иногда извинялись, а иногда ругались матом.
– Куда прешь, как на буфет!
– Да вот, извините, тут этот.., видели, вон чернокожий побежал?
– Где?
А шевелюра Абебы уже плыла шагах в десяти, выныривая, как куча травы, на течении реки. Абеба спешил к цветочным киоскам. Он мог там купить самые лучшие и самые недорогие цветы, благо, был знаком почти со всеми торговцами. А с кем не был знаком лично, то был уверен, что его все равно знают, больно уж он приметный персонаж вокзальной жизни.
– Абеба! Абеба! – услышал он надтреснутый голос и увидел бомжа в пальто неопределенного цвета и в белых туфлях с черными лакированными носами.
Абеба замер.
– Жук, ты что ли! – бомжи поздоровались, как старые приятели.
– Я слышал, тебя менты замели, говорили, что ты попал под замес?
– Кто говорил?
– У нас тут все говорили, что тебя взяли и даже браслеты защелкнули на лапах.
– Было дело…
– Слушай, Абеба, тут у меня, – бомж отвел полу драного пальто, из внутреннего кармана торчало горлышко бутылки. – Смотри, какая штука “Черноголовка”.
Спрашивать, где бомж взял дорогую бутылку, смысла не было. Захочет, сам расскажет, а если не захочет, то из него и клещами информацию не вытащишь, будет держаться, как комсомолец на допросе. Жуку было лет сорок пять, а выглядел он на все семьдесят. Пальто он носил поверх грязной, засаленной черной майки с потускневшим и запачканным изображением черепа и двух молний. Такие майки носят металлисты и байкеры.
111 
