44 
– Буду, – коротко ответил я.
Пить, если честно, не хотелось, но, видимо, так устроены русские люди, что начинают принюхиваться друг к другу, когда хмель снимает барьеры, придает уверенность и развязывает языки. Давно ли сам обрабатывал клиентов в ресторане, щедро подпаивая их дорогой водкой в надежде, что они размякнут и скинут процент-другой. Сейчас мне это кажется настолько далеким, что даже не верится.
Услышав ответ, драгун обрадованно потер руки.
– Вот и славно. Соскучился я по землякам.
– Все мы по одной земле ходим, – изрек я невесть какую глубокую мысль.
– И то правда. – Солдат разлил жидкость по стаканам. – Давай знакомиться. Как зовут тебя, добрый человек?
– Зови Игорем, – я решил назваться настоящим именем.
– Ну, а я Алексашкой буду, Замирой. За знакомство?
– Без закуски?
Солдат вытащил из-за пазухи краюху хлеба.
– Во! Сойдет?
– Наверное, – пожал плечами я.
– Тогда приступим. Токмо тихо, чтобы моя не учуяла.
Он опасливо покосился в сторону двери и продолжил:
– Это ведь она из-за меня тут хмельного не держит. Боится, что сопьюсь. Зря… Я ведь ее, родимую, токмо по причинностям жалую, а без повода капли в рот не возьму, – тоскливо произнес великан, глядя на водку.
– Доверие – великая вещь. Без него никак, – согласился я.
– Вот и мне обидно. Баба она, конечно, справная, но все на свой немецкий лад меряет. Ну, пригубим.
Мы выпили.
– Усы сырые, теперь можно и горло намочить, – одобрительно отметил великан после того, как стаканы опустели.
Мне стало любопытно.
– Скажи, Александр, как тебя в Пруссию занесло?
– На то воля была государыни нашей Екатерины. Годков эдак пятнадцать назад отдала меня в услужение королю Фридриху, а когда обратно в Рассею-матушку возвернет, так и не сказала. Измерили меня веревкой и в Пруссию законопатили. Токмо в гвардию я не попал: то ли веревки у нас и у пруссаков по длине разные, то ли рылом не вышел. В драгуны меня записали, в гарнизон тутошний. Поначалу, признаюсь, спужался чуток – мундирчик куцый, тесный. Офицеры не по-нашенски лают. Пока разберешь, чего хотят, капрал уже раз пять в ухо съездит. Сопли пополам с кровью вытрешь, выбитый зуб выплюнешь и снова за учебу.
Солдат горько усмехнулся.
– И что, не тяготит чужбина? – спросил я.
– Всяко бывает. Иной раз так прихватит, что силы-моченьки нету терпеть, а вдругорядь задумаешься: нешто на Рассее лутше бы было? У нас ведь, сам знаешь, не сахар.
– Это ты верно заметил: медовых рек с кисельными берегами у нас не водится. Воевал?
– Да так, чуток… хранцузов маненько поколотил в последнем походе, да с гусарами порой поляков гонять приходится.
– А что такое? Мир же с ними, – удивился я.
– Какой там мир! – махнул рукой драгун. – Шалят панове, наберут головорезов и айда озорничать. Никакого уважения к чужому государству. Сюда забредают целыми шайками, тащат все, что не приколочено. Ну, а мы в седло, значит, и в погоню. Иной раз чуть ли не по всей Польше за ними скачем.
– А они за вами?
– И такое бывает, – не стал отрицать драгун. – Токмо к нам помощь быстро подоспеет. Окружим шайку, главарей выбьем, а остальные тут же пощады запросют.
– Как хоть тебе здесь живется?
– Да как всем. Жить ведь в любом месте можно, главное, чтобы башка на плечах была. Ежели у человека промеж ушей не сквозняк свищет, он всюду устроится. Гляди на меня – кем я был раньше? Ванька Сиволапый из деревни Большие Поганки, отруби да выбрось.
– А теперь ты кто?
– А таперича я в капралы выбился, а штоб с казенного харча голодом не пухнуть – торговлю на пару с сударышкой наладил. Оно и к лучшему обернулось.
Драгун снова разлил спиртное по бокалам. Я решил перейти к главному:
– Ты мою беду знаешь. Помоги, пожалуйста, друзей выручить.
– Отчего ж не помочь соотечественнику? Помогу, чем в силах будет. Токмо сразу предупреждаю: непростое дело ты затеял, барин.
– Это я понимаю, но парней все равно надо спасать.
– Молодец, что в беде не оставляешь, – одобрительно отозвался драгун. – Не кажный на такое решится. За это тебе от меня и уважение будет. Но прежде, чем голову твою подставлять, я чуток расскажу, что у нас деется с дезертирами. Сам понимаешь, в Пруссии армия, как кафтан у нищего, из лоскутков собрана. Оттуда отщипнули, там оторвали, а потом вместе пришили, да так крепко – не оторвешь. А все потому, что на «орднунге», сиречь порядке, держится. Кругом один регламент, мочиться и то по нему ходим. Нарушил – на первый раз капрал тебе палок всыплет, еще нарушил – через строй пройдешь, калекой останешься. За порядком офицеры следят, а они все тут держиморды известные, привычные еще с детских лет крепостных в бараний рог крутить. А когда офицер далеко, тут уж наш брат, унтер, старается. Палка без дела не пропадает. Понятно, что некоторым солдатам от житухи такой в бега податься хочется, но и тута у пруссаков все продумано. Ежели сбежит кто из полку, так за ним охота цельная устраивается: колокола по всей округе бьют и команда особая во главе с офицером в погоню снаряжается. Как догонют – пожалеешь, что на свет появился. Хорошо, ежели на месте кончат.
44 
