89 
Ефрейтор в бронежилете и в каске с расстегнутым ремешком, вооруженный автоматом, вышел на дорогу и увидел свет фар. Шлагбаум был опущен. «Ну и прет придурок, как на пожар летит», – подумал спецназовец, глядя на две яркие точки, несущиеся прямо на него, и понимая, что машина вынуждена будет остановиться – не помчится же она на шлагбаум.
– Смотри, спецназ! – крикнул Петров, завидя блокпост и спецназовца в камуфляже.
– Проскочим, – рявкнул Корнилов, передергивая рычаг скоростей и вдавливая педаль газа до отказа.
Спецназовец поднял автомат.
– Тормози, – пискнул Петров, втягивая голову в плечи.
Корнилов не выдержал. Когда до шлагбаума оставалось метров пятьдесят, он резко затормозил. Взвизгнув шинами, «Жигули» застыли у шлагбаума. Еще один из спецназовцев вышел из бетонной коробки посмотреть, кто это так носится на рассвете, кто резину не щадит. Стекло со стороны Петрова было опущено.
– Куда едем? – еще не рассмотрев, кто сидит в машине, сказал ефрейтор и заглянул в салон «Жигулей».
Он увидел двух солдат, и его сердце сжалось от недоброго предчувствия. Короткая автоматная очередь отбросила ефрейтора спецназа и он, окровавленный, с двумя пулями в голове, рухнул прямо на дорогу. «Жигули», сбив шлагбаум, рванули вперед. Спецназовец, стоявший на крыльце, выхватил из кобуры пистолет и, держа его двумя руками, несколько раз выстрелил в удаляющуюся машину. Через три минуты блокпост номер четыре поднял тревогу. А «Жигули» мчались, все больше удаляясь от Ельска.
– Суки, хотели нас остановить. Наверное, уже знают, что мы Пятакова грохнули. Пытались задержать, – говорил рядовой Корнилов, вцепившись руками в баранку.
Автомат лежал у него на коленях. Петров нервно курил, он уже не возражал против того, что «мы», а не один Корнилов грохнули капитана.
Руки у него тряслись. Пять минут тому назад и он застрелил человека. Страха уже не было, осталось лишь возбуждение, невероятно злое.
Петров готов был перестрелять весь мир, всех, кто попадется на дороге. Такое же состояние было у Корнилова.
Вытряхнув содержимое из лежащих на заднем сиденье сумок, Петров радостно закричал:
– Игорек! Водка есть и папиросы! Мы спасены.
Водка ребятам была нужна, чтобы снять возбуждение. Они на ходу выпили одну бутылку прямо из горлышка, вторую оставили на потом.
Километров через тридцать мотор заглох.
– Что за черт? – Корнилов выскочил и осмотрел машину. Он увидел несколько пулевых отверстий. Что именно пробито, уже не имело значения. – Собирай жратву, Петров, – приказал Игорь.
Бутылку водки, хлеб, колбасу, папиросы, какие-то лекарства, приготовленные семьей Лазаревых для престарелых родителей, солдаты забрали вместе с сумкой. Они долго не размышляли, куда податься. По дороге идти смысла не имело. Засекут вмиг. Они двинулись в лес. Машина осталась стоять посреди шоссе с распахнутыми дверцами.
К девяти часам утра в Ельске уже знали – убит очередной ОМОНовец, дежуривший на блокпосту на московском шоссе. А вслед за этой еще одна новость – убит капитан Пятаков, совсем недавно отпраздновавший тридцатипятилетие.
Расстрелянного Пятакова обнаружили под грибком на складе ГСМ неподалеку от монастыря. Картину происшедшего восстановили, в общем-то, быстро. Солдаты из наряда, дежурившие в части, сообщили, что капитан Пятаков куда-то отлучился, не поставив их в известность куда, только распорядился, чтобы его по пустякам по рации не беспокоили. К утру они все же пытались связаться с ним, но начальник караула не отвечал. Обнаружили труп Пятакова, когда сменяли посты после развода.
Вот тогда ракетчики, спецназовцы и местная милиция объединили свои усилия. Стало ясно, кто убил. Бригада спецназа была поднята по тревоге. Все получили бронежилеты, оружие, и колонна КамАЗов выехала из города.
Несмотря на то что происшедшее было прозрачно, – и предыдущее убийство, и сегодняшнее народная молва связала в одно целое, – н№кто и не подумал снять с Леонарда обвинения в убийствах. «Значит, он не один, пидар мокрый, людей убивал. Их целая банда в городе. За своего мстят. Леонард – поляк. Польша, она в НАТО вступила. Запад за Чечню. Вот они наших и мочат одного за другим».
Весь Ельск переживал случившееся как очередную трагедию. Но в городе нашелся человек, обрадовавшийся этому событию. Он был журналистом. Самая большая радость для журналюг – это когда в городе объявляется маньяк, кровожадный и безжалостный, которого, несмотря на все старания, сотрудники правоохранительных органов не могут задержать. Тут уж журналисты дают волю своей фантазии, садятся на волну и мчатся на ней, как на доске для серфинга, с истошными воплями, летят до тех пор, пока их не бросит мордой в мокрый песок. Но журналисты – народ удивительный. Оботрется, обчистится, залижет ссадины и уже назавтра чирикает совсем другое, восхваляя тех, кого поначалу нещадно поносил.
89 
