19 
И, надо сказать, размышления Андрея Холмогорова были недалеки от истины. Михаил с матушкой принесли в большую комнату две настольные лампы, зажгли люстру, расстелили на журнальном столике белую ткань. Матушка смахнула пылинки с почерневшего оклада, а отец Михаил, далеко отставив фотоаппарат, пристально вглядывался в маленькие циферки, мелкие, как муравьи.
– Матушка, глянь, что там написано – тридцать шесть или тридцать четыре?
Матушка поднесла черный фотоаппарат прямо к глазам:
– Тридцать шесть, – убежденно сказала она.
– Значит, ничего не получится, – скорбно заключил священник, – на сатанистов, будь они неладны, всю пленку извел, а на святую вещь не хватило.
– А может, хватит? – произнесла матушка. – Помнишь, дочка внука привозила, так тогда тоже тридцать шесть было? А фотографий получилось тридцать восемь.
– Все в руках Божьих, – произнес священник, нажимая на кнопку.
Полыхнула вспышка, которая на мгновение ослепила и испугала священника и матушку.
– Как думаешь, получилось?
– Все в руках Божьих, – протокольно произнесла женщина.
– Еще разок попробую.
– Ты забыл положить коробок.
Отец Михаил долго вертел в пальцах коробок, предупреждавший, что спички в руках детей – источник повышенной опасности и причина пожара. Затем хотел положить коробок в середину оклада, но матушка запричитала.
– Понял, понял, – сказал священник и положил коробок рядом с окладом.
Изготовился, привстал на цыпочки и вдавил кнопку. Фотоаппарат судорожно щелкнул, и внутри зашелестела, сматываясь, пленка. Вспышки не было.
– Ладно, завтра куплю другую и пересниму.
Супруга священника матушка Ольга принялась расспрашивать мужа о том, какими путями серебряный оклад оказался в их доме. Отец Михаил никогда не имел тайн от жены. Он рассказал все, как было, о Григории Стрельцове, лишь не назвал его имени, а та, зная городские новости, рассказала мужу все, что ей было известно.
Глава 4
Тюремный срок Самсона Ильича Лукина закончился. Он мечтал об этом моменте, и в мечтах каждый раз он рисовался ему по-новому. Казалось, будет ярко светить солнце, будут петь птицы, когда он наконец перешагнет линию, отделяющую неволю от свободы. Но все произошло куда проще. Время заключения вышло, истекло, и Самсон Ильич даже почувствовал легкую грусть, поняв, что завтра ему выходить на свободу. Он весь вечер просидел в библиотеке, листая книги, прощаясь с ними, зная, что на этот раз будет куда осторожнее и уже ни за что не попадет за колючую проволоку.
– Этих лет не было, – шептал себе Самсон Ильич, – я вычеркну их из своей жизни. Ни радости, ни горя они мне не принесли.
Дольше всех он рассматривал американскую книгу “Древнерусское ювелирное искусство”. Лукин знал, что не пропадет на воле. В отличие от других заключенных, он никогда не связывал себя в мыслях с тем местом, какое занимал в жизни. Встречал он и тех, кто только, в тюрьме начинал ощущать себя человеком, почувствовав власть над людьми. Лукин же надежно обеспечил себе тылы, уходя в тюрьму.
Его освободили до обеда. Моросил мелкий неприятный дождь, небо заволокли хмурые тучи. Прощаться с Лукиным пришло все начальство. Жали руки, шутили, желали больше никогда не свидеться. Самсон Ильич чувствовал, что никто не желает ему зла, никто не таит на него обиду. Помог он многим и никому не сделал плохого.
Заурчал электродвигатель, и металлические ворота медленно отворились. Самсон Ильич глубоко вздохнул и вышел на дорогу, ведущую к шоссе. Адвокат Юрий Прошкин уже ждал его на собственной машине. Мужчины обнялись.
– Ты почему меня не предупредил, что приедешь? – спросил Лукин.
– Я думаю, ты в этом не сомневался.
– Жаль, библиотеку с собой взять нельзя. Собирал ее, книгу к книге, кому-то теперь она достанется?
– Не расстраивайся, найдется смышленый зек, который освоит твою науку. Нужно же смену себе готовить, мы уже немолодые.
– Об этом и не заикайся, – рассмеялся Лукин, – я теперь твой ровесник, пять лет из жизни вычеркнуто.
– Все же ты зря отсидел такой длинный срок, я бы мог его тебе скостить.
– И так мне год скостили. Зато теперь и квартира при мне, и книги.
– Тоже правильно.
Лукин сидел на переднем сиденье машины, мчавшейся к Москве. Он часто дышал, всматриваясь в изменившийся пейзаж. До этого ему лишь по телевизору приходилось наблюдать за тем, как меняется жизнь, теперь же Самсон Ильич убеждался в изменениях воочию.
19 
