Особенно,... 
147 
– Все в порядке, – сказала она, забираясь к нему в постель. – Я вызвала врача.
– Спасибо… – просвистел он. – И… Уходи…
– Нет, я подожду врача, – ответила она. – Мне страшно оставлять тебя одного.
– Мне тоже страшно… Но тебе надо уходить. Годэн, он славный человек, но… Мне не хочется, чтобы он знал про тебя.
– Ничего, будет хуже, если ты останешься в одиночестве, – пожала она плечами. – Меня не интересует моя репутация. А твоя… Он ведь не скажет твоей жене, верно? Значит, все в порядке. Я остаюсь.
– Спасибо… – Он сморгнул, его глаза наполнились слезами. – Как больно… Мне никогда так плохо не было. Мне даже кажется…
– Ничего, ничего… – ворковала она, поднимая подушку и придвигаясь к нему поближе. – Это все пройдет, сейчас приедет врач…
– Ты… Святая…
Больше он ничего не успел сказать: Олеся набросилась на него, накрыла его лицо подушкой, прижала ее, потом поняла, что не удержит – он внезапно стал отбиваться, сильно, резко, совсем не как больной, быстро перевернулась, села на подушку. Ей было до тошноты противно ощущать его лицо под собой, но надо было вытерпеть это. Его ноги конвульсивно сгибались, руки хватали пустоту, скрюченные толстые пальцы походили на когти старой птицы… «Еще немного, – уговаривала себя и его Олеся, ерзая по подушке задом, прижимая ее плотнее. – Еще совсем немного! Еще чуть-чуть!»
Теперь он только дрожал, ноги еле дергались, одна рука разжалась, другая шарила по простыне. Все медленней, медленней… Как будто искала потерянную вещь, зажигалку, например, пуговицу, девушку… Наконец он затих.
Олеся посидела еще немного, боясь даже приподняться. Вдруг он притворился? Но Борис был неподвижен, совершенно неподвижен, и вдруг показался ей огромным… Она сползла с подушки, осторожно отняла ее от лица… Страшное синюшное лицо, искаженное гримасой удушья. Подушка была прокушена, на наволочке остались следы его зубов. Олеся быстро сняла наволочку, затолкала ее под кровать, нашла в бельевом шкафу другую, поменяла… Старую, прокушенную, извлекла – нельзя было оставлять ее так, но мысли путались, руки тряслись, в глазах было темно.
Соображала она плохо.
Однако через минуту, в столовой, ей стало легче.
Раз дело обернулось по-другому, надо было уничтожить все свои следы. Нет ничего проще. В этой квартире она была всего несколько раз и всегда посещала только столовую, спальню, ванные комнаты… Она вооружилась наволочкой – все не могла с ней расстаться, прошлась ею по всем плоскостям, которых касалась, сполоснула ванную, где мылась сегодня, сняла с полотенца свой длинный русый волос. Спустила его в унитаз. Сбегала на кухоньку, перемыла посуду от сегодняшнего ужина, выбросила бутылку из-под шампанского и корзиночку из-под устриц. Еще раз проверила, не забыла ли чего. Обтерла напоследок мраморную статуэтку, хотя в этот раз ее не касалась. Потом вытерла телефон. Быстро оделась, запихала сложенную в несколько раз наволочку в сумку, привела в порядок свою минимальную косметику. Открыла дверь, прихватив ручку полой плаща, и бросилась бегом вниз по лестнице, захлопнув дверь за собой.
Через пару минут она уже сидела в такси, называла адрес – бульвар Распай, напротив «Танго». Шофер ее понял, и они поехали.
По дороге она быстро обдумывала положение. Все оказалось еще проще, чем она думала. Никакой крови, никаких криков, ничего, кроме подушки, которая противно колыхалась под ней… Борис умер тихо и быстро. А определит ли врач, отчего он умер? Остановка сердца? У него было больное сердце? В офисе подтвердят, что он неважно себя чувствовал. Может быть, повезет, и все решат, что он умер естественным путем. Надо было хорошенько просмотреть квартиру, может быть, она хваталась еще за что-нибудь. Но оставаться там еще на несколько минут? Олесе было страшно, поэтому она и сбежала. И сделала по дороге глупость – взяла такси неподалеку от дома Бориса, хотя заранее запретила себе делать такие вещи.
«Надо было мне пройти подальше, поймать такси на другой улице! – укоряла она себя. – Впрочем, сейчас такая запарка, столько народу, шофер меня не запомнит…» Она специально отворачивалась, чтобы он не разглядел ее лицо в зеркальце заднего обзора. И шофер, слава Богу, попался как раз такой, как надо – хмурый, неразговорчивый, пожилой… Крутил свою баранку и совсем не обращал внимания на Олесю. И она была от души ему благодарна.
«Только бы все обошлось, только бы все обошлось… – твердила она про себя. – Со старухой все будет еще легче, она слабая…» Вдруг ей стало нехорошо от мысли, что придется убивать старую женщину. Она как-то совсем не думала о ней, когда строила свои планы, куда больше ее волновал Борис. Но теперь, когда с ним все было покончено… "Смогу ли я… – спрашивала она себя. – И надо ли это делать?
147 
