72 
Он потянул засов и вдруг замер – в банке больше не стреляли. Слышалась речь, но непонятно какая, русская или турецкая. Варя затаила дыхание.
– Я тебе харю сворочу! В уголочке отсиживался, мать-мать-мать! – рявкнул унтерский бас, и от этого сладостно-родного голоса внутри все запело.
Выстояли! Отбились!
Выстрелы откатывались все дальше и дальше, отчетливо донеслось протяжное «ура!»
Анвар стоял, закрыв глаза. Его лицо было спокойным и печальным. Когда стрельба совсем прекратилась, он отодвинул засов и приоткрыл дверь.
– Все, мадемуазель Барбара. Ваше заточение окончено. Выходите.
– А вы? – прошептала Варя.
– Ферзь пожертвован без особой выгоды. Жаль. В остальном все остается в силе. Ступайте и желаю вам счастья.
– Нет! – увернулась она от его руки. – Я вас тут не оставлю. Сдайтесь, я буду свидетельствовать на суде в вашу пользу.
– Чтобы мне зашили горло, а потом все-таки повесили? – усмехнулся Анвар. – Нет уж, благодарю покорно. Больше всего на свете не терплю две вещи – унижение и капитуляцию. Прощайте, мне надо побыть одному.
Он все-таки ухватил Варю за рукав и, слегка подтолкнув, спровадил за дверь. Стальная створка тут же захлопнулась.
Варя увидела перед собой бледного Фандорина, а у выбитого окна стоял генерал Мизинов и покрикивал на жандармов, подметавших стеклянные осколки. Снаружи уже рассвело.
– Где Мишель? – испуганно спросила Варя. – Убит? Ранен?
– Жив и здоров, – ответил Эраст Петрович, внимательно ее оглядывая. – Он в своей стихии – преследует неприятеля. А бедного Перепелкина снова ранили – ятаганом полуха отхватили. Видно, опять орден получит. И за прапорщика Гриднева не беспокойтесь, он тоже жив.
– Я знаю, – сказала она, и Фандорин чуть прищурился.
Подошел Мизинов, пожаловался:
– Еще одна дырка в шинели. Ну и денек. Выпустил? Отлично! Теперь можно и динамитом.
Он осторожно приблизился к двери в хранилище, провел рукой по стали.
– Пожалуй, двух шашек в самый раз хватит. Или много? Хорошо бы мерзавца живьем взять.
Из-за двери хранилища донеслось беззаботное и весьма мелодичное насвистывание.
– Он еще свистит! – возмутился Мизинов. – Каков, а? Ну, ты у меня сейчас досвистишься. Новгородцев! Пошлите в саперный взвод за динамитом!
– Д-динамит не понадобится, – тихо сказал Эраст Петрович, прислушиваясь к свисту.
– Вы снова заикаетесь, – сообщила ему Варя. – Это значит, все позади?
Грохоча сапогами вошел Соболев в распахнутой белой шинели с алыми отворотами.
– Отступили! – охрипшим после боя голосом объявил он. – Потери ужасные, но ничего, скоро должен эшелон подойти. Кто это так славно выводит? Это ж «Лючия де Ламермур», обожаю! – и генерал принялся подпевать приятным сипловатым баритоном.
- Del ciel clemente un riso, la vita a noi sara! —
прочувствованно допел он последнюю строфу, и тут за дверью раздался выстрел.
Эпилог
«Московские губернские ведомости»,
19 февраля (3 марта) 1878 г.
МИР ПОДПИСАН!
«Сегодня, в светлую годовщину Высочайшего милосердия, явленного крестьянству 17 лет назад, в летопись царствования Царя-Освободителя вписана новая светлая страница. Русские и турецкие уполномоченные подписали в Сан-Стефано мир, завершивший славную войну за освобождение христианских народов от турецкого владычества. По условиям трактата, Румыния и Сербия обретают полную независимость, образуется обширное Болгарское княжество, а Россия получает в компенсацию военных затрат 1 миллиард 410 миллионов рублей, причем основная часть этой суммы будет внесена территориальными уступками, в число которых входят Бессарабия и Добруджа, а также Ардаган, Каре, Батум, Баязет…»
– Ну вот, мир и подписан, причем очень хороший. А вы каркали, господин пессимист, – сказала Варя, и опять не о том, о чем хотела.
С Петей титулярный советник уже попрощался, и вчерашний подследственный, а ныне вольный человек Петр Яблоков поднялся в вагон – осваивать купе и раскладывать вещи. По случаю победоносного окончания войны вышли Пете и полное помилование, и даже медаль за ревностную службу.
Уехать можно было еще две недели назад, да и Петя торопил, но Варя все тянула, ждала непонятно чего.
Жалко, с Соболевым рассталась плохо, обиделся Соболев. Ну да бог с ним. Такого героя быстро кто-нибудь утешит.
И вот пришел день, когда нужно было прощаться с Эрастом Петровичем. С утра Варя была на нервах, закатила бедному Пете истерику из-за потерявшейся брошки, потом расплакалась.
72 
