Лёгкий, ненавязчивый романчик 
40 
Его внимание ненадолго привлекла заметка, посвященная затянувшемуся спору между Россией и Украиной по поводу цен на российский газ. Тон заметки был тревожным, и это заставило полные, красиво очерченные губы хозяина особняка изогнуться в легкой иронической улыбке. Да, топливо – это кровь цивилизации, оно во многом предопределяет судьбы наций и исходы войн, которые еще не начались. Тому, кто владеет топливными ресурсами, не нужны золотые прииски – все золото мира само стечется к нему в руки; отсутствие обыкновенного автомобильного бензина способно в считанные часы парализовать жизнь могущественной, развитой державы куда эффективнее, чем вооруженная интервенция воинственных соседей. Топливо! Странно, что до сих пор никто не удосужился воспеть в стихах красоту и мощь бьющего прямо из земли нефтяного фонтана. Конечно, русские во времена владычества коммунистов пытались затронуть эту тему, описывая в стихах и прозе все подряд, от возведения жутких типовых домов из силикатного кирпича и бетонных панелей до вытачивания каких-нибудь болванок из куска железа. В том числе, надо полагать, они воспели и процесс добычи нефти из своей ужасной вечной мерзлоты, но это не то: они воспевали именно процесс, делая упор на героику своего рабского труда, а воспевать следовало продукт, который до сих пор остается незаменимым, драгоценным и едва ли не единственным двигателем политики и бизнеса. Нет такого человека, будь он беднейшим из феллахов или простым козьим пастухом высоко в горах, чьих интересов не затронуло бы изменение цен на нефть, и нет и не будет такого пешехода, который не ощутил бы на себе последствий топливного кризиса. Да...
Допив кофе, хозяин виллы встал из глубокого, очень неудобного кресла викторианской эпохи и подошел к широкому окну. В мертвом свете галогенных прожекторов зябли голые деревья сада, идеально ровный газон победно зеленел назло зиме; среди аккуратно подстриженных, похожих сверху на толстые низкие стены какого-то фантастического лабиринта живых изгородей неторопливо прохаживались охранники со свирепыми доберманами на коротких поводках. Город уже проснулся, если такие города, как Лондон, вообще хоть когда-нибудь спят. Но здесь, в тихом фешенебельном предместье, бурление жизни огромного мегаполиса не ощущалось совсем, лишь кое-где сквозь голые кроны деревьев золотились редкие пятна освещенных окон в соседних особняках.
Задумавшись, хозяин виллы сделал странное движение рукой, будто намереваясь привычно и плавно огладить длинную окладистую бороду, но вместо этого лишь неловко потер фалангой указательного пальца гладко выбритый подбородок. Лицо у него было сухое, оливково-смуглое, со впалыми щеками и тонким носом, а глаза – большие, темно-карие, бархатистые. Про такие глаза говорят "библейские", но их обладатель, во-первых, был мусульманином, а во-вторых, один глаз был искусственный. Правда, выполнен протез был отменно и стоил тех денег, которые за него пришлось заплатить. По крайней мере увечье не было заметно.
Отойдя от окна, за которым пока не на что было смотреть, он приблизился к столу и нажатием тонкого и длинного, как у пианиста, смуглого пальца утопил клавишу аппарата селекторной связи. Подержав немного и не проронив ни слова, он отпустил клавишу и вернулся к окну, которое притягивало его, будто магнитом.
Через минуту в комнату беззвучно вошел секретарь – молодой, гладко выбритый, подтянутый, безупречно одетый, с лицом отмеченным легко различимой печатью острого ума и самого лучшего образования, какое можно получить, не будучи стесненным в средствах. Как и на хозяине, европейский костюм сидел на нем лучше, чем на самих европейцах, даже лучше, чем на манекене в дорогом магазине. Сделав три шага по пушистому ковру, который полностью заглушал шаги, секретарь остановился, глядя хозяину в затылок с выражением почтительного внимания.
– Приготовьтесь отменить все назначенные на эту неделю встречи, начиная с сегодняшнего дня, – не оборачиваясь, произнес хозяин, разглядывая его отражение в темном оконном стекле. – Я имею в виду официальные контакты, – уточнил он, вспомнив о некоторых делах, отменять которые ему очень не хотелось.
– Разумеется, – коротко кивнув прилизанной головой, бесстрастно откликнулся секретарь. – Могу я узнать, какую следует называть причину?
Некоторое время хозяин молчал, заложив руки за спину и задумчиво склонив голову, а затем, будто спохватившись, развернулся на сто восемьдесят градусов, в три широких, неторопливых шага пересек комнату и остановился на расстоянии вытянутой руки от секретаря. Теперь тот смотрел на него снизу вверх, поскольку роста в хозяине было без малого два метра.
40 
