31 
…Знаменитые Люберцы на первый взгляд ничем не отличались от любого из городов ближнего Подмосковья. Еще не Москва, но на работу уже можно ездить в столицу. Благо недалеко. Электрички по утрам забиты, на маршрутные такси огромная очередь, на дорогах пробки. Каждый, кто в них стоит, мечтает перебраться в Москву. К работе поближе. Там сытнее, льгот побольше, дороги лучше, магазины красивее. Цены в магазинах, правда, грозно оскалились: не для простых смертных! Зато за просмотр экспонатов денег не берут. Попробуй купи нынче билет в Третьяковку! Дорого, и ехать не ближний свет. Вместо этого можно, например, посмотреть в супермаркете натюрморт из морепродуктов либо из экзотических фруктов и вин, в бутике глянуть на шедевры известнейших модельеров, а в мебельном полюбоваться на ванно-спальный пейзаж. Глядишь, и выходной прошел с пользой.
Глазов к Люберцам давно уже привык. Здешний народ своей малой родиной гордился и на пришельцев смотрел свысока. Дмитрий уважал в людях эту гордость, поэтому дорогу ему показывали охотно, куда не надо не посылали, и в прямом и в переносном смысле. Он вообще-то не ожидал, что мать Коляна дома. Ехал наудачу. Летом все заняты дачным хозяйством. Правда, преимущество жителей Подмосковья в том, что они запросто могут урвать кусочек земли рядом с домом, что для пожилых людей немаловажно. Если так, то женщину он в любом случае отыщет.
Месторасположение дома, где когда-то жил Колян, Глазов вчера выяснил. Добравшись до него, увидел, что у первого подъезда сидят на лавочке пенсионеры. Дышат в теньке свежим воздухом, набираются сил и здоровья.
Сидели две бабульки и дедок с палочкой и орденскими планками на вылинявшем пиджаке.
— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Дмитрий.
— Здравствуй, милок, — отозвался дед. — Кого-то ищешь?
— Дружок у меня когда-то здесь жил, светлая ему память. В армии вместе служили. В Вооруженных Силах СССР. — Глазов специально сказал именно так. Он рассчитывал на говорливого деда.
Дед тут же расправил грудь, погладил орденские планки:
— Вот и я за Родину… Да… В сорок пятом, как сейчас помню, когда брали мы Кенигсберг…
Дмитрий долго и терпеливо слушал воспоминания деда о войне, его жалобы на здоровье, на цены в магазинах, на дорогие лекарства. Бабульки согласно кивали головами. В кармане у Глазова была новая пачка сигарет. Он купил ее утром и по привычке взял с собой. Сейчас Дмитрий достал сигареты, предложил деду:
— Курите?
— Не без этого, сынок, — и дед охотно потянулся к пачке. — Ишь ты! С фильтром! И курим, и бутылочку по праздникам распить можем.
— Здоровье, значит, позволяет, — усмехнулся Глазов.
— Больше, чем отпущено, не проживешь.
— Это верно. Значит, тяжелая она, жизнь-то?
— Жизнь как жизнь. Живем, хлеб жуем. Да… Довели народ…
— Точно, — Глазову вдруг и самому захотелось курить. — Вот и дружка моего в живых уж нет. Я тут проездом, думал, мать-то жива его? Кроме Коляна есть кому о ней позаботиться-то? В этом доме он жил, дружок мой.
— В каком же подъезде? — спросила бабушка в белом ситцевом платочке.
— Не говорил мне Колян про подъезд. Про двор рассказывал, про друзей. Давно его убили, лет семь назад, не меньше.
— Это Колька, что ли? Вроде жил такой, в третьем подъезде, — встрепенулся дедок. — Мячиковы они.
— Не, Васильич. Тот Колька — Марьин, а этот — Варвары Павловны, — покачала головой бабулька.
— Варварин уже лет десять как сгинул! — не согласился дедок.
— Это Марьин сгинул, а Варвара за своим аж во Владимирскую область ездила. Все причитала, что мальчонку узнать было трудно, так обгорел.
— Вот это и есть мой дружок, — сразу погрустнел Глазов. — Мать-то жива?
— А что ей сделается, Варваре? За молоком побежала. С дачи вернулась, а молока в доме нет. Все у последнего подъезда сидит, — дед покосился на Глазова. — Сигареты у тебя, сынок, знатные. Американские, небось?
— «Союз-Аполлон».
— Слабые… «Беломор» — другое дело…
— А ты, отец, еще парочку возьми, — Глазов протянул деду пачку.
— И то правда. А вон и Варвара с молоком бежит. Павловна по отчеству, Колькина матерь.
— Где? — Глазов завертел головой.
Тучная женщина с обильной сединой в волосах, обремененная двумя трехлитровыми бидонами, спешила домой, страдая одышкой. Глазов тут же поднялся с лавочки, подошел и подхватил у нее бидоны:
— Вам тяжело? Давайте помогу.
— А вы кто? — она испугалась, вцепилась в бидоны.
31 
